Cairo, 16.01.2008 20:37
—
развернуть
Время действия – неизвестное, место действия – непонятное (имена действующих лиц: Цинциннат, Родриг, мсье Пьер, Родион, Марфинька), о теме повествования – сколько людей, столько и мнений. Общий настрой – очень трагический и философский, а уж о чем книга – тут каждый решает по собственным ассоциациям, даже в специальной критической литературе даются иногда совершенно разные интерпретации такого важного в книге символа, как проход через туннель.
Формально – книга о том, как приговоренный к смерти ждет казни, о чудовищной своей абсурдностью обстановке этого ожидания, но интерпретаций тут - не меряно.
Если множественность интерпретаций – один из основных признаков постмодернизма, а «смерть автора» и «читатель как автор» – его постулаты, то м.б. не «Москва - Петушки», а именно «Приглашение на казнь» – первое постмодернистское произведение русской литературы? И каждый выделяет в нем для себя как главную ту тему, которая больше созвучна, понятна (Вот он, «самовозрастающий логос» Венички!).
Ну, например, совершенно бесспорно присутствует страх скорой, неминуемой насильственной смерти – страх неминуемой скорой смерти – страх скорой смерти – страх смерти. А весь антураж суда, заключения, предшествующих казни душевных мук – лишь возможность передать в доступной для всех форме неотвратимость грядущего, беспомощное состояние обреченного, его попытки отстраненно оценить своё положение, безумные надежды на спасение, паника, усилие сосредоточиться на предстоящем, чтобы встретить неизбежное с достоинством, хотя бы минимальным, бесконечные воспоминания, невозможность ничего делать, потому что не знаешь, сколько времени оставлено – кому приходилось, скажем, ждать результаты биопсии, своей или близкого человека, прекрасно это поймет.
Или вот еще возможная для выделения тема – женское коварство. Мать у Цинцинната какая-то не особенно самоотверженная, жена Марфинька – совершенная проститутка, дочь начальника тюрьмы Эммочка - о-о-о, эта Эммочка, такая маленькая, а уже законченная обольстительница (своим рассказом в рисуночках она соблазнит еще не одного несчастного узника, а может, Цинциннат и не первый уже) - заманит и отведёт прямым ходом к палачу. При всём при этом Марфиньку – как и Машеньку («Машенька») - он будет любить всегда, даже после, «может быть, больше всего именно после». «И когда-нибудь состоится между нами истинное, исчерпывающее объяснение, - и тогда уж как-нибудь мы сложимся с тобой, приставим себя друг к дружке, … и получится из меня и тебя тот единственный узор, по которому я тоскую». Коварство, обман, утрата, любовь, тоска, надежда – всё о родине. А ведь некоторые специалисты считают, что именно утрата родины – источник всего набоковского творчества.
Ну, и наиболее очевидные, общие темы – трагичности существования незаурядной личности, социального насилия над ней; нашего двойного «я»: видимого - мужественного, достойного и невидимого – растерянного, беззащитного.
А кроме того, каждый может «приставить» к этому себя тем боком, который лучше приложится. У меня, например, Родриг неизбежно ассоциируется с Х. Родриго и его Concierto de Aranjuez, написанным в ожидании смерти любимой жены и ребенка. Аранхуэсский дворец, бывшая королевская резиденция, слепой композитор, это страшное ожидание, эти трагические гитары… Всё очень хорошо подходит к Цинциннату, хотя концерт был написан кажется всё-таки чуть позже «Приглашения».
Интертекстуальность в «Приглашении» не такая явная, как, скажем, в «Петушках», но она, мне кажется, вполне в духе самого Набокова – очень замкнутого, как говорят, и в личной жизни, и в творчестве: Марфинька напоминает о Машеньке, выражение «приглашение на казнь» звучит также и в рассказе «Облако, озеро, башня», в «Даре» - пишут - прямо упоминается проект Жуковского, «поразительный по своей сантиментально чудовищной идее художественного оформления смертной казни в России»; мяч вот ещё этот красно-синий прикатился в камеру Цинцинната, оказывается, из другого его романа («Король, дама, валет»).
Варианты прочтения
Формально – книга о том, как приговоренный к смерти ждет казни, о чудовищной своей абсурдностью обстановке этого ожидания, но интерпретаций тут - не меряно.
Если множественность интерпретаций – один из основных признаков постмодернизма, а «смерть автора» и «читатель как автор» – его постулаты, то м.б. не «Москва - Петушки», а именно «Приглашение на казнь» – первое постмодернистское произведение русской литературы? И каждый выделяет в нем для себя как главную ту тему, которая больше созвучна, понятна (Вот он, «самовозрастающий логос» Венички!).
Ну, например, совершенно бесспорно присутствует страх скорой, неминуемой насильственной смерти – страх неминуемой скорой смерти – страх скорой смерти – страх смерти. А весь антураж суда, заключения, предшествующих казни душевных мук – лишь возможность передать в доступной для всех форме неотвратимость грядущего, беспомощное состояние обреченного, его попытки отстраненно оценить своё положение, безумные надежды на спасение, паника, усилие сосредоточиться на предстоящем, чтобы встретить неизбежное с достоинством, хотя бы минимальным, бесконечные воспоминания, невозможность ничего делать, потому что не знаешь, сколько времени оставлено – кому приходилось, скажем, ждать результаты биопсии, своей или близкого человека, прекрасно это поймет.
Или вот еще возможная для выделения тема – женское коварство. Мать у Цинцинната какая-то не особенно самоотверженная, жена Марфинька – совершенная проститутка, дочь начальника тюрьмы Эммочка - о-о-о, эта Эммочка, такая маленькая, а уже законченная обольстительница (своим рассказом в рисуночках она соблазнит еще не одного несчастного узника, а может, Цинциннат и не первый уже) - заманит и отведёт прямым ходом к палачу. При всём при этом Марфиньку – как и Машеньку («Машенька») - он будет любить всегда, даже после, «может быть, больше всего именно после». «И когда-нибудь состоится между нами истинное, исчерпывающее объяснение, - и тогда уж как-нибудь мы сложимся с тобой, приставим себя друг к дружке, … и получится из меня и тебя тот единственный узор, по которому я тоскую». Коварство, обман, утрата, любовь, тоска, надежда – всё о родине. А ведь некоторые специалисты считают, что именно утрата родины – источник всего набоковского творчества.
Ну, и наиболее очевидные, общие темы – трагичности существования незаурядной личности, социального насилия над ней; нашего двойного «я»: видимого - мужественного, достойного и невидимого – растерянного, беззащитного.
А кроме того, каждый может «приставить» к этому себя тем боком, который лучше приложится. У меня, например, Родриг неизбежно ассоциируется с Х. Родриго и его Concierto de Aranjuez, написанным в ожидании смерти любимой жены и ребенка. Аранхуэсский дворец, бывшая королевская резиденция, слепой композитор, это страшное ожидание, эти трагические гитары… Всё очень хорошо подходит к Цинциннату, хотя концерт был написан кажется всё-таки чуть позже «Приглашения».
Интертекстуальность в «Приглашении» не такая явная, как, скажем, в «Петушках», но она, мне кажется, вполне в духе самого Набокова – очень замкнутого, как говорят, и в личной жизни, и в творчестве: Марфинька напоминает о Машеньке, выражение «приглашение на казнь» звучит также и в рассказе «Облако, озеро, башня», в «Даре» - пишут - прямо упоминается проект Жуковского, «поразительный по своей сантиментально чудовищной идее художественного оформления смертной казни в России»; мяч вот ещё этот красно-синий прикатился в камеру Цинцинната, оказывается, из другого его романа («Король, дама, валет»).
Варианты прочтения