logvin, 24.06.2009 21:46
—
развернуть
Piratbyrån («Пиратское бюро») — появившаяся в 2003 году группа шведских активистов, лоббирующая идею свободного распространения информации. В своё время именно из недр «Пиратского бюро» появился скандально известный торрент-трекер The Pirate Bay («Пиратская бухта»), один из самых популярных в мире, создатели которого оказались в 2009 году под судом по обвинению в содействии распространению нелегального контента. В рамках проходившего недавно IV Московского международного открытого книжного фестиваля перед посетителями фестиваля выступил Магнус Эрикссон, представитель шведского «Пиратского бюро». О политике, провайдерах, правовых лицензиях и короткометражках с Маркусом Эрикссоном беседовал «Частный корреспондент».
— В чём разница между «Пиратской бухтой» и «Пиратским бюро»? Какова история их взаимоотношений?
— Всё началось в 2003 году. Можно сказать, что «Пиратское бюро» было первым сообществом сторонником файлообмена в Швеции, первой организацией, объединившей порядка 20 человек. Оттуда и вышел The Pirate Bay в качестве второстепенного проекта сообщества: в 2004 году торренты были новой технологией и мы ради эксперимента подняли первый шведский торрент-трекер. Но внезапно он начал очень быстро расти, и мы решили разделить проекты, потому что люди, работающие над The Pirate Bay, посвящали ему всё своё время, а мы занимались другими проектами. Мы существуем раздельно, но активно сотрудничаем. Я думаю, мы сделали довольно много — начали проект, затем другие люди подключились, а потом он вырос настолько большим, что стал существовать сам по себе.
— Чем занимается само «Пиратское бюро»?
— Последние события вокруг проекта весьма вдохновляющие: мы стали работать на уровне европейской политики через Европарламент. Сегодня в Швеции принимается всё больше законов по образцу принятых парламентом ЕС. Мы начали работать в этом направлении практически одновременно с Пиратской партией, и это действительно важные изменения, которые происходят прямо на наших глазах. Кроме того, мы объединяем и налаживаем связь между людьми из Италии, Германии и Франции. Другим важным событием для истории нашей группы стали ритуальные похороны дискуссии о файлообмене в 2007 году. В то время в Швеции шли очень оживлённые дебаты о файлообмене, было множество публикаций за и против, но мы чувствовали, что всё это ни к чему не ведёт, в то время как существуют более интересные вопросы для размышлений. В итоге мы сделали символическое десятиминутное видео, на котором похоронили файлообменные дебаты. Для нас это стало отправной точкой для попыток вхождения в иную проблематику, а не концентрироваться на файлообмене. Мы начали участвовать в выставках, организовывать художественные проекты и т.д., и вся эта деятельность послужила прекрасным началом для новой дискуссии.
— А традиционные уличные акции?
— Вначале мы организовывали демонстрации. Нельзя сказать, что это были обычные демонстрации с обычными требованиями. Один из наших лозунгов гласил: «Благосостояние начинается с 100 мегабит». Это больше походило на перформансы. Во время суда над «Бухтой» начались массовые марши, в итоге больше людей стали следить за судебным процессом. Каждый занимался собственными задачами — создавал сайты, писал репортажи. Интереснее, когда движение распространяется через множество маленьких групп, нежели когда все объединены в одну большую демонстрацию. Кроме того, когда ты устраиваешь большую уличную акцию, всегда подтягиваются какие-нибудь странные люди с собственными символами и интересами. Одним словом, нам хотелось чего-то совсем другого.
— Как может повлиять на вашу деятельность получение Пиратской партией места в Европарламенте и какие у вас с ней взаимоотношения?
— Примерно за год до создания Пиратской партии на нашем форуме стало появляться множество людей, призывающих нас создать партию. Но мы никогда не хотели быть массовой организацией такого рода. И тогда совершенно незнакомый нам человек, которого зовут Рикард Фалквинге (Rickard Falkvinge), основал сайт pirateparty.se. Он предложил нам присоединиться, но мы ответили отказом. И с тех пор существуем раздельно.
— Почему?
— Думаю, потому, что мы не хотели, чтобы нас поглотила масса рутинной работы (Магнус смеётся.— «Часкор»). К тому же у нас разные подходы. Если ты делаешь партию, то тебе надо сформулировать требования, программу партии и т.д. Нас больше вдохновляли иные стратегии, мы старались не давать простых ответов, которые, безусловно, необходимы, если ты пишешь партийную программу, но значительно упрощают действительность.
Пиратская партия активно растёт. И этому множество причин. Они связаны и с файлообменом, интересом к суду над «Пиратской бухтой» или полицейскому захвату её серверов. Но в последнее время — чаще в контексте заботы о приватности и цифровом нейтралитете. Больше всего численность Пиратской партии выросла в связи с принятием закона о RFA. RFA — это оборонные радиоустановки, с помощью которых во время холодной войны следили за советскими радиоволнами, но поскольку теперь военные коммуникации переместились в интернет, то слежка может быть применена ко всему шведскому трафику, всей электронной переписке и т.д. Пиратская партия была организатором шумных протестов по этому поводу, что сделало её очень популярной. Ну и конечно, события вокруг суда над «Бухтой» повлияли на её популярность.
— А у вас есть какие-то отношения с другими политическими партиями и группами?
— Конечно. Мы с самого начала общались с разными официальными политическими организациями, и многие из них приняли верные, на наш взгляд, решения, например зелёные и ряд партий левого крыла. И конечно, во время выборов все они говорили, что избирателям не следует голосовать за Пиратскую партию, поскольку у них есть точно такие же пункты в их программе касательно интернет-политики.
— А у Пиратской партии есть какая-то программа, связанная с офлайновыми реалиями?
— Нет. И это может быть причиной конфликта внутри партии, поскольку на данный момент они хотят лишь легализации файлообмена, защиты приватности, а также реформы патентной системы. Некоторые из членов партии хотят сконцентрироваться только на этих вопросах, которые, на мой взгляд, можно очень эффективно решать на уровне Европарламента, ведь это огромное поле для деятельности. Другие же хотят расширить проблематику, например, на внедрение патентов для экологических инноваций. Ещё одно стратегическое направление — углубление в вопросы городского развития и культурной индустрии.
— Как ты можешь прокомментировать отказ шведских провайдеров передавать личную информацию о пользователях государству?
— Ты имеешь в виду новый закон Европейского союза под названием IPRED, поддержанный Швецией? Его суть в том, что антипиратские организации могут пойти в суд со скриншотом и сказать: «Нам нужен адрес этого человека».
После этого они будут слать этому пользователю письма с угрозами засудить, если он не заплатит им отступные. В Швеции были большие дебаты на этот счёт, были предположения, что эти товарищи будут устраивать постоянные адресные рассылки. Но, к счастью, ничего не случилось, потому что большинство провайдеров заявили, что не хранят информацию подобного рода в течение длительного времени. Уже было первое дело, когда небольшой провайдер ePhone отказал копирайтной конторе. Но сейчас на подходе новый законопроект, обязывающий интернет-провайдеров хранить всю информацию о клиентах в течение шести месяцев: кто кому какие письма отправлял, кому звонил и т.д. Всё это якобы необходимо для противодействия терроризму и организованной преступности. Это очень неприятная перспектива, но информация может быть выдана только властям. Это означает, что IPRED не будет работать даже в новых условиях, потому что данные могут быть предоставлены только государственным органам, а не частным организациям. IPRED потерпел окончательное поражение, что очень странно, учитывая усилия, которые прилагала индустрия развлечений.
— Расскажи, пожалуйста, о лицензии kopimi?
— Лицензия kopimi — это не настоящая лицензия, скорее своего рода философия. Она в чём-то противоречит лицензиям Creative Commons, потому что они появились в результате крайней озабоченности контролем над распространением и использованием информации. Наша лицензия призывает лишь к одному: «Скопируй меня». Потому что мы хотим, что бы все скопировали наши идеи, даже если это будет Microsoft. Лицензия не предназначена для свободного программного обеспечения или чего-то подобного. Скорее, она отражает жизненный цикл идей. Кстати, одна из причин, по которым мы не хотели создавать политическую партию, состояла в том, что мы не хотим вести за собой других людей ради осуществления уже существующих идей. Нам значительно интереснее выдумывать и раздаривать их. Это то, что произойдёт с Пиратской партией, если она займёт заметную позицию в шведском парламенте, — другие политические организации просто скопируют их идеи. Это будет настоящий kopimi lifestyle, если Пиратская партия сольётся с другими, вместо того чтобы пытаться построить громадную организацию, которая будет заниматься всем на свете.
— А что ты думаешь по поводу лицензий Creative Commons и других свободных лицензиях?
— Сейчас у меня нет к ним серьёзных претензий, раньше было хуже. Правда, они напоминают большое универсальное решение — мол, если всё будет распространяться под ними, то все проблемы будут решены. Но мне кажется, что у них есть функциональные пределы. К тому же они заставляют людей слишком много думать о лицензировании. Я имею в виду, что некоторые люди лицензируют ими всё подряд, вплоть до одного предложения, которое они написали чёрт знает где на просторах интернета.
Они сфокусированы на проблемах дистрибуции, а этот вопрос уже решён — все могу распространять всё. Значительно интереснее было бы поразмышлять о производстве, которое не регламентируется CC, за исключением ремиксов. Если вы взглянете на GPL или другие лицензии, связанные с открытыми источниками, то увидите, что они прежде всего озабочены вопросами производства. Работая с ними, люди могут быть уверенными насчёт своего права производить свободное программное обеспечение на основе уже существующего, а не о том, как распространять его. Всё это совершенно неважно, например, относительно музыки, потому что там нет исходников, которые ты можешь распространять.
— Какой же будет культура, если все будут придерживаться философии kopimi?
— Kopimi — это как эксперимент. Если всё будет kopimi и все будут копировать всё, что случится? Я думаю, что человек, который всего лишь пытается остановить копирование, испытывает давление. В любом случае все стены падут. Проблема заключается в том, что всё сейчас движется от аналогового к цифровому и виртуальному. Скажем, книжные издатели сейчас самые большие антипираты в Швеции. Потому что пока они всё ещё печатают книги, но боятся, что в дальнейшем останутся лишь электронные книги, и им необходимо предотвратить возможность их копирования читателями. Но мы видим, что цифровые технологии не только создают новый цифровой мир, но и способствуют возвращению к материальной и общественной природе культуры. Применительно к музыке главный парадокс связан с тем, что люди не просто могут скачать всю музыку на земле, но они открывают для себя аспекты живой музыкальной культуры, например, опыт совместного её восприятия. Если мы говорим о фильмах, то дело не ограничивается ситуацией, при которой каждый сидит перед своим монитором: люди ходят в кинотеатры, чтобы получить впечатления от коллективного просмотра. Если задуматься, то кинотеатры сейчас выглядят точно так же, как и 50 лет назад. Конечно, происходят незначительные технологические изменения вроде объёмного звука или улучшения качества картинки, но что касается репертуара — всё те же 10—20 фильмов, которые идут в каждом кинотеатре. Нет мест, в которых вы можете посмотреть любой старый фильм в хорошем качестве, с хорошим звуком и совместно с другими людьми. Это то, что мы называем постцифровой окружающей средой: не то, что движется только из интернета, но то, что движется через интернет в физическое пространство. Ещё одна особенность культуры кинотеатров — это длина фильма в 90 минут — достаточно долго для того, чтобы человеку не было лень выйти из дома, и достаточно коротко, чтобы он успел вернуться домой, поспать и пойти на работу. Я думаю, что формат фильмов будет меняться, потому что сейчас в интернете телесериалы значительно популярней традиционных фильмов. Потому что они больше подходят к медиажизни современного человека: каждый эпизод минут по 30—40, но при этом сериал может идти годами. Фильм же съедает много времени, но не предусматривает продолжения. Нам надо заново придумать, как могут существовать фильмы в этой новой медийной среде. Я не думаю, что можно заработать деньги, просто контролируя цифровое копирование. Я верю в то, что люди выйдут из-за компьютеров для погружения в городскую среду. И интернет может быть отличным инструментом для того, чтобы сподвигнуть их на такой шаг.
— А как насчёт финансовых ресурсов для производства фильмов, даже маленьких?
— Последний год в Швеции был самым удачным для кинопроката в истории. Море людей пришло в кинотеатры, и это удивительно, учитывая, что множество фильмов, которые интересовали людей, даже не шли на большом экране: только голливудские и шведские картины. Даже короткометражки представляют интерес, потому что у них нет особого места обитания в городской среде, кроме маленьких малодоступных площадок. То есть в контексте короткометражек и независимого кино единственная возможность занять место в городской инфраструктуре — это создание сообщества вокруг такого типа художественного самовыражения.
Источник
— В чём разница между «Пиратской бухтой» и «Пиратским бюро»? Какова история их взаимоотношений?
— Всё началось в 2003 году. Можно сказать, что «Пиратское бюро» было первым сообществом сторонником файлообмена в Швеции, первой организацией, объединившей порядка 20 человек. Оттуда и вышел The Pirate Bay в качестве второстепенного проекта сообщества: в 2004 году торренты были новой технологией и мы ради эксперимента подняли первый шведский торрент-трекер. Но внезапно он начал очень быстро расти, и мы решили разделить проекты, потому что люди, работающие над The Pirate Bay, посвящали ему всё своё время, а мы занимались другими проектами. Мы существуем раздельно, но активно сотрудничаем. Я думаю, мы сделали довольно много — начали проект, затем другие люди подключились, а потом он вырос настолько большим, что стал существовать сам по себе.
— Чем занимается само «Пиратское бюро»?
— Последние события вокруг проекта весьма вдохновляющие: мы стали работать на уровне европейской политики через Европарламент. Сегодня в Швеции принимается всё больше законов по образцу принятых парламентом ЕС. Мы начали работать в этом направлении практически одновременно с Пиратской партией, и это действительно важные изменения, которые происходят прямо на наших глазах. Кроме того, мы объединяем и налаживаем связь между людьми из Италии, Германии и Франции. Другим важным событием для истории нашей группы стали ритуальные похороны дискуссии о файлообмене в 2007 году. В то время в Швеции шли очень оживлённые дебаты о файлообмене, было множество публикаций за и против, но мы чувствовали, что всё это ни к чему не ведёт, в то время как существуют более интересные вопросы для размышлений. В итоге мы сделали символическое десятиминутное видео, на котором похоронили файлообменные дебаты. Для нас это стало отправной точкой для попыток вхождения в иную проблематику, а не концентрироваться на файлообмене. Мы начали участвовать в выставках, организовывать художественные проекты и т.д., и вся эта деятельность послужила прекрасным началом для новой дискуссии.
— А традиционные уличные акции?
— Вначале мы организовывали демонстрации. Нельзя сказать, что это были обычные демонстрации с обычными требованиями. Один из наших лозунгов гласил: «Благосостояние начинается с 100 мегабит». Это больше походило на перформансы. Во время суда над «Бухтой» начались массовые марши, в итоге больше людей стали следить за судебным процессом. Каждый занимался собственными задачами — создавал сайты, писал репортажи. Интереснее, когда движение распространяется через множество маленьких групп, нежели когда все объединены в одну большую демонстрацию. Кроме того, когда ты устраиваешь большую уличную акцию, всегда подтягиваются какие-нибудь странные люди с собственными символами и интересами. Одним словом, нам хотелось чего-то совсем другого.
— Как может повлиять на вашу деятельность получение Пиратской партией места в Европарламенте и какие у вас с ней взаимоотношения?
— Примерно за год до создания Пиратской партии на нашем форуме стало появляться множество людей, призывающих нас создать партию. Но мы никогда не хотели быть массовой организацией такого рода. И тогда совершенно незнакомый нам человек, которого зовут Рикард Фалквинге (Rickard Falkvinge), основал сайт pirateparty.se. Он предложил нам присоединиться, но мы ответили отказом. И с тех пор существуем раздельно.
— Почему?
— Думаю, потому, что мы не хотели, чтобы нас поглотила масса рутинной работы (Магнус смеётся.— «Часкор»). К тому же у нас разные подходы. Если ты делаешь партию, то тебе надо сформулировать требования, программу партии и т.д. Нас больше вдохновляли иные стратегии, мы старались не давать простых ответов, которые, безусловно, необходимы, если ты пишешь партийную программу, но значительно упрощают действительность.
Пиратская партия активно растёт. И этому множество причин. Они связаны и с файлообменом, интересом к суду над «Пиратской бухтой» или полицейскому захвату её серверов. Но в последнее время — чаще в контексте заботы о приватности и цифровом нейтралитете. Больше всего численность Пиратской партии выросла в связи с принятием закона о RFA. RFA — это оборонные радиоустановки, с помощью которых во время холодной войны следили за советскими радиоволнами, но поскольку теперь военные коммуникации переместились в интернет, то слежка может быть применена ко всему шведскому трафику, всей электронной переписке и т.д. Пиратская партия была организатором шумных протестов по этому поводу, что сделало её очень популярной. Ну и конечно, события вокруг суда над «Бухтой» повлияли на её популярность.
— А у вас есть какие-то отношения с другими политическими партиями и группами?
— Конечно. Мы с самого начала общались с разными официальными политическими организациями, и многие из них приняли верные, на наш взгляд, решения, например зелёные и ряд партий левого крыла. И конечно, во время выборов все они говорили, что избирателям не следует голосовать за Пиратскую партию, поскольку у них есть точно такие же пункты в их программе касательно интернет-политики.
— А у Пиратской партии есть какая-то программа, связанная с офлайновыми реалиями?
— Нет. И это может быть причиной конфликта внутри партии, поскольку на данный момент они хотят лишь легализации файлообмена, защиты приватности, а также реформы патентной системы. Некоторые из членов партии хотят сконцентрироваться только на этих вопросах, которые, на мой взгляд, можно очень эффективно решать на уровне Европарламента, ведь это огромное поле для деятельности. Другие же хотят расширить проблематику, например, на внедрение патентов для экологических инноваций. Ещё одно стратегическое направление — углубление в вопросы городского развития и культурной индустрии.
— Как ты можешь прокомментировать отказ шведских провайдеров передавать личную информацию о пользователях государству?
— Ты имеешь в виду новый закон Европейского союза под названием IPRED, поддержанный Швецией? Его суть в том, что антипиратские организации могут пойти в суд со скриншотом и сказать: «Нам нужен адрес этого человека».
После этого они будут слать этому пользователю письма с угрозами засудить, если он не заплатит им отступные. В Швеции были большие дебаты на этот счёт, были предположения, что эти товарищи будут устраивать постоянные адресные рассылки. Но, к счастью, ничего не случилось, потому что большинство провайдеров заявили, что не хранят информацию подобного рода в течение длительного времени. Уже было первое дело, когда небольшой провайдер ePhone отказал копирайтной конторе. Но сейчас на подходе новый законопроект, обязывающий интернет-провайдеров хранить всю информацию о клиентах в течение шести месяцев: кто кому какие письма отправлял, кому звонил и т.д. Всё это якобы необходимо для противодействия терроризму и организованной преступности. Это очень неприятная перспектива, но информация может быть выдана только властям. Это означает, что IPRED не будет работать даже в новых условиях, потому что данные могут быть предоставлены только государственным органам, а не частным организациям. IPRED потерпел окончательное поражение, что очень странно, учитывая усилия, которые прилагала индустрия развлечений.
— Расскажи, пожалуйста, о лицензии kopimi?
— Лицензия kopimi — это не настоящая лицензия, скорее своего рода философия. Она в чём-то противоречит лицензиям Creative Commons, потому что они появились в результате крайней озабоченности контролем над распространением и использованием информации. Наша лицензия призывает лишь к одному: «Скопируй меня». Потому что мы хотим, что бы все скопировали наши идеи, даже если это будет Microsoft. Лицензия не предназначена для свободного программного обеспечения или чего-то подобного. Скорее, она отражает жизненный цикл идей. Кстати, одна из причин, по которым мы не хотели создавать политическую партию, состояла в том, что мы не хотим вести за собой других людей ради осуществления уже существующих идей. Нам значительно интереснее выдумывать и раздаривать их. Это то, что произойдёт с Пиратской партией, если она займёт заметную позицию в шведском парламенте, — другие политические организации просто скопируют их идеи. Это будет настоящий kopimi lifestyle, если Пиратская партия сольётся с другими, вместо того чтобы пытаться построить громадную организацию, которая будет заниматься всем на свете.
— А что ты думаешь по поводу лицензий Creative Commons и других свободных лицензиях?
— Сейчас у меня нет к ним серьёзных претензий, раньше было хуже. Правда, они напоминают большое универсальное решение — мол, если всё будет распространяться под ними, то все проблемы будут решены. Но мне кажется, что у них есть функциональные пределы. К тому же они заставляют людей слишком много думать о лицензировании. Я имею в виду, что некоторые люди лицензируют ими всё подряд, вплоть до одного предложения, которое они написали чёрт знает где на просторах интернета.
Они сфокусированы на проблемах дистрибуции, а этот вопрос уже решён — все могу распространять всё. Значительно интереснее было бы поразмышлять о производстве, которое не регламентируется CC, за исключением ремиксов. Если вы взглянете на GPL или другие лицензии, связанные с открытыми источниками, то увидите, что они прежде всего озабочены вопросами производства. Работая с ними, люди могут быть уверенными насчёт своего права производить свободное программное обеспечение на основе уже существующего, а не о том, как распространять его. Всё это совершенно неважно, например, относительно музыки, потому что там нет исходников, которые ты можешь распространять.
— Какой же будет культура, если все будут придерживаться философии kopimi?
— Kopimi — это как эксперимент. Если всё будет kopimi и все будут копировать всё, что случится? Я думаю, что человек, который всего лишь пытается остановить копирование, испытывает давление. В любом случае все стены падут. Проблема заключается в том, что всё сейчас движется от аналогового к цифровому и виртуальному. Скажем, книжные издатели сейчас самые большие антипираты в Швеции. Потому что пока они всё ещё печатают книги, но боятся, что в дальнейшем останутся лишь электронные книги, и им необходимо предотвратить возможность их копирования читателями. Но мы видим, что цифровые технологии не только создают новый цифровой мир, но и способствуют возвращению к материальной и общественной природе культуры. Применительно к музыке главный парадокс связан с тем, что люди не просто могут скачать всю музыку на земле, но они открывают для себя аспекты живой музыкальной культуры, например, опыт совместного её восприятия. Если мы говорим о фильмах, то дело не ограничивается ситуацией, при которой каждый сидит перед своим монитором: люди ходят в кинотеатры, чтобы получить впечатления от коллективного просмотра. Если задуматься, то кинотеатры сейчас выглядят точно так же, как и 50 лет назад. Конечно, происходят незначительные технологические изменения вроде объёмного звука или улучшения качества картинки, но что касается репертуара — всё те же 10—20 фильмов, которые идут в каждом кинотеатре. Нет мест, в которых вы можете посмотреть любой старый фильм в хорошем качестве, с хорошим звуком и совместно с другими людьми. Это то, что мы называем постцифровой окружающей средой: не то, что движется только из интернета, но то, что движется через интернет в физическое пространство. Ещё одна особенность культуры кинотеатров — это длина фильма в 90 минут — достаточно долго для того, чтобы человеку не было лень выйти из дома, и достаточно коротко, чтобы он успел вернуться домой, поспать и пойти на работу. Я думаю, что формат фильмов будет меняться, потому что сейчас в интернете телесериалы значительно популярней традиционных фильмов. Потому что они больше подходят к медиажизни современного человека: каждый эпизод минут по 30—40, но при этом сериал может идти годами. Фильм же съедает много времени, но не предусматривает продолжения. Нам надо заново придумать, как могут существовать фильмы в этой новой медийной среде. Я не думаю, что можно заработать деньги, просто контролируя цифровое копирование. Я верю в то, что люди выйдут из-за компьютеров для погружения в городскую среду. И интернет может быть отличным инструментом для того, чтобы сподвигнуть их на такой шаг.
— А как насчёт финансовых ресурсов для производства фильмов, даже маленьких?
— Последний год в Швеции был самым удачным для кинопроката в истории. Море людей пришло в кинотеатры, и это удивительно, учитывая, что множество фильмов, которые интересовали людей, даже не шли на большом экране: только голливудские и шведские картины. Даже короткометражки представляют интерес, потому что у них нет особого места обитания в городской среде, кроме маленьких малодоступных площадок. То есть в контексте короткометражек и независимого кино единственная возможность занять место в городской инфраструктуре — это создание сообщества вокруг такого типа художественного самовыражения.
Источник
Подробнее на форуме
