C МИРУ ПО НИТКЕ

Следственными органами Западно-Сибирского следственного управления на транспорте Следственного комитета при прокуратуре (СКП) РФ завершено расследование уголовного дела в отношении охотников, которые незаконно охотились в заповеднике в Республике Алтай с применением вертолета Ми-171. Об этом сообщили в Западно-Сибирском следственном управлении на транспорте, отметив, что 22 ноября с.г. дело направлено для утверждения обвинительного заключения Барнаульскому транспортному прокурору.

Фигуранты уголовного дела - теперь уже бывший заместитель председателя правительства Республики Алтай Анатолий Банных, генеральный директор компании "Инеко" Борис Белинский и заместитель директора института экономики и законодательства города Москвы Николай Капранов. Они обвиняются в совершении преступления, предусмотренного ч.2 ст.258 Уголовного кодекса РФ (незаконная охота, с причинением крупного ущерба, с применением воздушного судна в отношении зверей, охота на которых полностью запрещена, группой лиц по предварительному сговору). Максимальное наказание по данной статье - лишение свободы на срок до 2 лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до 3 лет.

По версии следствия, А.Банных, Б.Белинский и Н.Капранов незаконно охотились на алтайских горных баранов архаров (аргали) на территории Кош-Агачского района Республики Алтай с применением вертолета Ми-171.

Вертолет Ми-171 авиакомпании "Газпромавиа" (Томск), следовавший по маршруту Бийск - Чемал - Кош-Агач, упал в высокогорном районе Алтая 9 января 2009г. На борту находились три члена экипажа и восемь пассажиров. После трехдневных поисков упавшую машину обнаружили в районе горы Черная. Выжить удалось четверым. Семь человек погибли, в том числе полномочный представитель президента РФ в Государственной думе Александр Косопкин и глава комитета по охране объектов животного мира правительства Республики Алтай Виктор Каймин.

Между тем, как было установлено, на борту вертолета находились туши трех редчайших горных баранов - аргали, занесенного в Красную книгу.

Как установили эксперты, причиной катастрофы Ми-171 стала ошибка в пилотировании, допущенная профессиональным пилотом, который в момент полета находился на вертолете в качестве пассажира, но "осуществлял активное пилотирование на заключительном этапе". В Межгосударственном авиационном комитете ранее сообщили, что к ЧП, в том числе, привело самовольное изменение командиром воздушного судна характера задания на полет и "выполнение полета по отстрелу диких животных с вертолета без подтверждения допуска к такому виду работ".

Ранее уголовное дело по факту крушения Ми-171 было прекращено, но затем расследование возобновилось по решению председателя СКП Александра Бастрыкина.

Источник

вырезано
Источник

«Литературные каникулы». Новый проект ОАО «Салаватнефтеоргсинтез» призван возродить у молодежи интерес к чтению книг.

Интеллектуальный досуг был организован в дни осенних каникул для молодых жителей города Салавата.

А сегодня и на протяжении последующих трех дней салаватские школьники и студенты примут участие в конкурсах чтецов и чтецов авторских произведений. 24 и 25 ноября для конкурсантов пройдут мастер-классы.

Цель организаторов проекта «Литературные каникулы» – приблизить литературу к молодежи. Для этого к участию в проекте организаторы привлекают библиотеки и книжные магазины города.

Конкурс «Литературные каникулы» проходит в рамках молодежной программы «Новое поколение», договоренность о совместной реализации которой была подписана главой администрации Салавата Радиком Бухарметовым и генеральным директором ОАО «Салаватнефтеоргсинтез» Дамиром Шавалеевым.

Наиболее активные участники будут награждены дипломами, грамотами и ценными призами.

Страница новости

Его книги можно купить в любом магазине. Иногда даже в продуктовом. Люди в метро, зачитываясь этими книгами в белых обложках, пропускают свои станции. По романам этого писателя снимают фильмы в России и Голливуде. Молодой, успешный и привлекательный – у нас в гостях Олег Рой.



– Сколько всего у вас вышло книг?

– Сколько вышло? Или сколько написал? – Это разные вещи. Написана у меня 21 книга, а вышло на сегодняшний день 15 в России и 18 за рубежом.

– Вы пишете не только на русском языке?

– Только на русском. Их переводят.

– А есть любимые книги?

– Я бы не сказал, есть ли у меня любимые или нелюбимые книги – это всё равно, что у многодетной мамы или у многодетного папы спрашивать – кто из детей самый любимый. Любимая – всегда та книга, над которой в данный момент работаю. Поэтому сейчас таковой является «Фантомная боль». Потом будет другой роман – и он на какое-то время займёт пьедестал почёта.

– А книги, над которыми было очень тяжело работать?

– Дай Бог, в следующем году выйдет дилогия «Ловушка для ангела». Восемь лет работы над ней, постоянные перерывы – очень сложно работать было. Над романом «Старьёвщица», который я тоже не могу никак доделать – всё обещаю издательству «Эксмо», но пока не получается. Это такая мистическая драма, где главный герой за очень большие деньги начинает продавать свои хорошие воспоминания, которых у каждого, как мы думаем, огромное множество. Если вам сейчас задать вопрос – есть ли у вас хорошие воспоминания, вы скажете: «Да, Олег, конечно, есть». Но если я вам предложу сейчас на листочке их написать – поверьте, листок не будет заполнен даже наполовину – вы просто не сможете их вспомнить. И когда герой начинал продавать воспоминания, он тоже думал, что их у него огромное количество. Что можно наторговать на столько, что можно стать крупнее, чем «Газпром» или РАО «ЕЭС» по тем временам. Но всё оказалось банально и просто – пришлось продавать то, что продавать не очень-то и хотелось – память о матери, о первой любви… Да, он стал баснословно богатым, но когда продавать уже нечего, а старьёвщица постоянно приходит и просит продать что-то ещё, то очень сложно становится жить. И как сложно человеку выжить в этой ситуации. Каждый раз, когда я сажусь за этот роман, мне достаточно трудно.

– Несколько ваших романов было экранизировано. Как вы считаете, удачны они или нет, какие можете отметить?

– Я могу сказать абсолютно точно, и каждый автор, думаю, это подтвердит, что над твоим романом глумятся пять раз. Первый раз, когда его совершенно случайно из множества книг на полке в магазине выбирает продюсер. Он читает и думает: «Это же моя книга!» Он начинает издеваться первый раз – он пересказывает своё видение этой истории на канале. Это уже почти не ваш роман. Потом на книгу смотрит сценарист и думает: «Господи, кто это написал? Ведь надо-то совсем не про это», и они начинают писать сценарий. После этого сценарий берёт в руки режиссёр: «Книга так себе, сценарий написали плохой, но я как режиссёр сделаю немножко по-другому, и получится гениальная вещь». Потом вступают актёры – исполнители главных ролей: «Господи, книга никакая, сценарий – полное «г», режиссёр – откуда он вообще взялся? Но я сыграю так, что будет просто супер!» Потом отснятый материал попадает в руки монтажёрам, которые, применяя всю свою гениальность, монтируют ленту, изменённую до неузнаваемости. В итоге, когда меня приглашают на премьеру фильма, то я, сидя в зале, пытаюсь узнать хоть в чём-то свою книгу. Потому что между книгой и фильмом ничего общего не остаётся. Например, фильм «Индус» по роману «Улыбка чёрного кота» – там и татуировка у него была – не кот, а птица Феникс, и не в Ките самолёт упал, а в Индии, и так далее…

– Вас часто узнают на улице?

– Сейчас начали часто узнавать. Буквально за этот год. Не знаю, с чем это связано, но сейчас меня часто стали приглашать на всевозможные каналы, в ток-шоу… Раньше мне это доставляло некое удовольствие – потому что это был для меня новый мир, в который интересно окунуться и в котором интересно повращаться, а самое главное – есть отсылки к характерам новых героев. Но сейчас я уже перенасытился этим. И такое количество героев, которых я видел там, мне уже не нужно, и я сейчас всё реже и реже стал появляться на экране. Но всё равно это внимание извне повлияло на то, что стали очень часто узнавать.

– Совсем недавно, на книжной выставке на ВВЦ вы презентовали роман «Галерея «Максим», сейчас, осенью, вышла новая книга «Пасынки судьбы»…

– Нет, это книги не новые. Сейчас они просто издаются. Например, эта книга «Пасынки судьбы» – была написана давным-давно. Я долгое время жил в Швейцарии, потом, после развода, вернулся в Россию – таким опустошённым – и морально, и материально, что даже жить было не на что. О моём приезде в Москве быстро узнали, и меня пригласил побеседовать директор универмага «ЦУМ». И вот пришёл я в его роскошный огромный кабинет из мрамора и кожи. И он мне сказал: «Я хочу, чтобы ты написал роман, события в котором так или иначе будут связаны с «ЦУМом». Грядёт юбилей универмага, и вот мне хочется как-то его увековечить». Я возмутился – чтоб я да писал романы на заказ, чтоб ещё человек младше меня просил… Но он уговаривал: «Можно просто его ненавязчиво упомянуть…» Я уже собирался вспылить, как он написал на листе бумаги сумму – тогда у меня ещё было хорошее зрение, я её очень хорошо разглядел – и я сказал, что я начинаю писать прямо здесь и сейчас, в его кабинете… Так родилась тогда ещё большая новелла «ЦУМовый ангел», которую я впоследствии переработал. Но действие как разворачивалось, так и происходит в «ЦУМе», даже на обложке можете его увидеть.

– Вы говорили, что все ваши сюжеты взяты из жизни, как они, эти сюжеты, вас находят?

– Если бы я это точно знал, я бы сидел в том месте, где меня посетил последний сюжет, и ждал бы нового вдохновения. Нет, обычно это происходит довольно-таки спонтанно. Я довольно долго работал над «Старьёвщицей», был сложный период, когда я понимал, что нужно её бросать. И вдруг я чувствую, что за идеологией двух главных героев сокрыта ещё какая-то мораль, которая не относится к «Старьёвщице», и, к своей великой радости, я опять отложил «Старьёвщицу» и засел за «Фантомную боль» – про несостоявшегося актёра. Я считаю, очень интересный роман и очень интересная работа – что из одного сюжета поучилось неожиданное ответвление совсем в другой роман.

– Всё-таки главное в романе – это сюжет?

– Главное – это настроение, с которым ты его пишешь, а потом уже приходит сюжет и всё остальное – продиктованное настроением. То есть, сюжетная линия – это довольно гибкая субстанция в моей голове. Если у меня сегодня хорошее настроение, то и моим героям сегодня повезло. А если у меня скверное и плохое настроение, то, поверьте, суицидальность переходит на них. Мне читатели говорят: «Олег, у вас всего раз в два года рождается светлый роман а-ля «Пасынки судьбы». Просто они не знают, что издаются они раз в два года, но на самом деле их гораздо меньше. Следующий год вообще чёрный год – он будет проходить под знаком мистики – выйдут дилогия «Ловушка для ангела», «Фантомная боль» и «Вдали от рая» – старый мой роман, тоже мистическая драма.

– Иногда один и тот же ваш роман можно увидеть под разными обложками и с разными названиями…

– Да. Это действительно было с одним или двумя романами – с «Чёрной радугой» и, точно не могу сказать, но с каким-то другим романом это тоже было, по-моему, со «Снами». Как это объясняло издательство «Эксмо» – зачастую на рынке не всегда можно угадать правильность названия. И заглавие может отталкивать людей. Роман под названием «Чёрная радуга» на фоне других книг не продавался вообще. Издатели не могли понять, в чём же дело – изъяли из продажи, поменяли название. Но в книге под новым названием есть абсолютно чёткое упоминание на первой странице, что это тот же самый роман. Но я думаю, что это всё-таки какие-то маркетинговые вещи, которые мне как автору не интересны. Меня часто в блоге и на моём сайте дотошные читатели упрекают в таких вот ошибках, но это не моё. Я ведь не станок, который печатает, я не креативное бюро издательства, которое называет и рисует, я занимаюсь текстом.

– Олег Рой – ваш псевдоним – как он появился?

– Очень просто. Если взять мои ФИО – Резепкин Олег Юрьевич – аббревиатура как раз будет РОЙ.

– Неожиданно простой ответ.

– Я понимаю, что нужно, конечно, придумать какую-нибудь историю, что однажды мне приснился сон, и я разобрал там три буквы, которые лежали под крылом ангела-хранителя, и я точно понимал, что эти буквы… я могу долго так продолжать, но на самом деле всё просто и банально.

– «Судьба даёт шанс поРой» – часто написано в аннотациях к вашим книгам. Вам судьба тоже даёт шанс?

– Да, каждому человеку он выпадает – я знаю абсолютно точно. Иногда шансы выпадают по нескольку раз на дню, но зачастую мы проходим мимо этих шансов, не замечаем, не хотим, не обращаем на них внимания, отвергаем, делаем вид, что это не для нас, что это не достойно нас, слишком мелко для нас. Но на самом деле это может быть именно то, чего нам не хватает. И судьба нам иногда несколько раз на дню пихает одно и то же, мы это чувствуем, отвергаем, а потом ей надоедает, и она уходит. А через месяц, через два, через три ты только думаешь – «Господи, у меня же была возможность! У меня же был Шанс!» Но вернуть уже ничего нельзя. Судьба – это не человек, она не имеет права оглядываться.

– А у вас есть любимый писатель?

– Из современников, вы имеете в виду?

– Не имеет значения.

– Сейчас очень модно говорить «Чехов, Достоевский, Толстой».

– Мне не интересно, как модно говорить, хочется узнать, кто интересен именно вам.

– Мне очень нравится Пелевин. Очень нравится Гришковец. Дина Рубина – потрясающая. Она мне очень нравится своей «Голубкой», и то, как она сейчас поразмышляла над куклами, над мистикой – Дина Рубина номер один. То есть, я вообще нахожусь под впечатлением любого её произведения. Быков, Нестерова, Тополь – много любимых авторов, которые мне действительно нравятся, которых я действительно читаю.

– То есть, вы успеваете ещё и других читать?

– Это необходимо, чтобы как-то развеяться после очередного романа, нужно обязательно во что-то уходить, иначе ты абсолютно точно будешь писать продолжение того, что ты только что оставил.

– Вы можете себя назвать счастливым человеком?

– Нет.

– А в чём для вас заключается счастье?

– Раньше оно заключалось во всех моих детях. Сейчас одного ребёнка больше нет. И с тех пор я не могу назвать себя счастливым человеком.

– Ваши творческие планы?

– Их громадьё. Столько бы сил, сколько творческих планов. У меня огромный контракт с голливудской компанией «Имидж студия», я для них делаю четыре синопсиса в год. Я сейчас возобновил работу с компанией «RWS», которая сняла фильм «Индус». Потом, скорее всего, мы в ближайшее время начнём перерабатывать одну или две вещи. Я хочу доделать «Фантомную боль» – ещё в этом году. А в следующем году хочу доделать вещь, которая очень сильно мне нравилась – «16 теней», и много других планов.

– Но все они связаны с писательской деятельностью?

– Думаю, что незачем тратить ни себя, ни свои ресурсы. Всё равно, как бы я ни старался, как бы я ни хотел, как бы я ни пытался приучить себя к четырём часам сна, сутки от этого больше не становятся. Ещё хочется пообщаться с друзьями, хочется посмотреть какой-то новый фильм, почитать ту же Дину Рубину или кого-то ещё.

– В связи с этим вопрос – есть у вас хобби?

– Я люблю фотографировать. Я очень много времени провожу с камерой. Я сейчас ездил в город Магнитогорск, снимал на плёночный фотоаппарат, снимки ещё не успел проявить. Специально снимал на плёнку, потому что хотел размазанные кадры получить.

– Можно где-нибудь посмотреть фотографии?

– Конечно, у меня на сайте www.olegroy.com. А в Швейцарии продаются два моих альбома. «Passing by» – «Проходя мимо», посвящённый тому, что иногда, проходя мимо, мы не замечаем красоты природы, которая рядом с нами. Мне кажется, очень интересный альбом получился.

– Пользуется спросом?

– Знаете, фотоальбомы не пользуются спросом вообще, если это не фотоальбом звёзд, которых фотографировал Ньюман. Они не выпускаются огромными тиражами, и люди берут их себе в коллекцию, чтоб они просто лежали на полке, гости пришли и полистали. Для них зачастую автор как фотограф не важен, важна эмоция, которая идёт от самих фотографий. Это не обидно. Поэтому доставляет удовольствие сам факт, что я захожу в любой фотосалон в Швейцарии, и там лежит мой альбом – пользуется он при этом спросом или нет – совершенно не важно.

– Вы вне политики?

– Живя в нашей стране и выпивая иногда пиво с друзьями, нельзя быть вне политики. Это вторая тема после женщин. К тому же, после 45-ти в этой области похвастать особо нечем бывает – это не то время, когда тебе 23 года и когда можно придумывать что угодно, и тебе поверят. Все переходят на банальности. А банальности – это тот же самый российский футбол, которого никогда не было, это олимпиада в Сочи, под прикрытием которой разворовывается всё, что можно, и, естественно, разговор переходит на политику. Так или иначе, она влияет на нас, мы в ней живём.

– А на вашу прозу политика влияет?

– Нет. В моих романах нет политики. Почему? – Потому что она уже настолько нам всем надоела, что становится смешно. Нам постоянно её пихают. Но когда пихают настолько смешно и неуклюже, то остаётся только веселиться. Когда Госдума разрабатывает закон о коррупции, это смешно, потому что, мне кажется, их нужно всех самих сначала посадить, а потом уже закон разрабатывать. Это всё банально и просто. Когда я узнаю, что так часто и так долго в каком-то регионе какой-то полковник милиции ловил коррупционеров, а потом его самого поймали на взятке в несколько миллионов долларов… это театр абсурда.

– А как вы относитесь к тем, кто выходит на Триумфальную площадь 31-го числа?

– Я никак не отношусь к ним. У каждого есть своя политическая, гражданская, человеческая позиция. Другое дело, что её можно высказывать в трёх местах. Первое – это внутри самого себя, что, наверное, более-менее правильно. Второе – это можно выйти покричать на площади, что само по себе влечёт за собой не вполне нормальные последствия и для самого себя, и для окружающих людей, к тому же, это ничего не меняет. Вы меня простите, но процитирую одного очень хорошего американского политика: «Оттого, что я пукаю в ванной, вовсе не следует, что я сижу в джакузи». И третье – можно собраться с друзьями поговорить. Это куда более приятно. В нашем государстве всего два человека, которые делают политику…

– Кого вы имеете в виду?

– Я имею в виду Путина и Медведева. Есть ещё, правда, их окружение, которое давно не менялось, но их очень мало – людей, которые в политике действительно разбираются. Это и господин Христенко, и, скорее всего, его супруга Татьяна, и Чубайс, и Герман Греф, и Лавров – это те монстры, которые могут реально делать политику, а остальные приходят ради денег, и эти политические монстры с ними справиться не могут. А Немцов – наверное, тоже имеет право выражать свою позицию таким образом. Но встать рядом с ним на площади и кричать я бы не очень хотел. Потому что ему-то это разрешили, а мне никто такого права не давал – почему-то мне так кажется.

Страница интервью

Российскому авторскому обществу (РАО) не удалось доказать в суде, что оно имеет право представлять интересы композиторов «Аватара» и «Шрека» и взимать вознаграждение в их пользу. Прежде никому не удавалось оспорить полномочия этой организации

РАО подало иск к муниципальному унитарному предприятию «Кинотеатр «Салют» в Ленинский районный суд Екатеринбурга в июле этого года, требуя уплаты вознаграждения (3% от сборов фильма) в пользу четырех композиторов: Джеймса Хорнера, Гарри Грегсона-Уильямса, Джона Пауэлла и Ханса Циммера. Это авторы музыки к фильмам «Аватар», «Шрек навсегда», «Ледниковый период 3» и «Мадагаскар 2» соответственно.

Авторы музыки по Гражданскому кодексу (ГК) имеют право на вознаграждение за публичное исполнение их произведений, и РАО собирает эти деньги, как аккредитованная государством организация. Эта норма ГК вступила в силу с начала 2008 г., и с тех пор РАО заключило договоры об авторских выплатах с телекомпаниями, радиостанциями, ресторанами, авиакомпаниями и многими кинотеатрами. Но часть кинотеатров отказалась платить обществу. РАО в ответ обращалось в прокуратуру и суды и часть таких исков уже выиграло. К примеру, в апреле этого года кинотеатр «Кинофокс» в Свердловской области был оштрафован мировым судьей по представлению прокурора на 30 000 руб. после жалобы РАО на невыплаты композиторам за музыку в фильмах «Книга Илая», «Аватар», «Шерлок Холмс» и «Черная молния».

Но суд Екатеринбурга оставил аналогичный иск авторского общества к «Салюту» без движения. Как следует из определения суда, которое было оформлено в конце прошлой недели (есть в распоряжении «Ведомостей»), РАО «не имеет полномочий» выступать в суде в интересах Хорнера, Грегсона-Уильямса, Пауэлла и Циммера, поскольку «не представило суду доказательств, что существует просьба указанных авторов о защите их прав в суде к РАО». Общество, как аккредитованная государством организация, действительно имеет право представлять интересы всех авторов, в том числе и иностранных граждан, но права иностранцев определяются в соответствии с законами их государства, а в США правами на музыку, вошедшую в фильмы, управляют не композиторы, а продюсерские компании и киностудии, пишет суд. Эти композиторы — члены Американского общества композиторов, авторов и издателей (American Society of Composers, Authors and Publishers, ASCAP) и у РАО заключено с ним соглашение о защите прав его участников в России, возражал представитель РАО. Но договоров самих композиторов с ASCAP и должным образом оформленных доказательств их членства в этой организации суду предоставлено не было, указано в определении.

Представитель РАО Марина Мурадова отказалась от комментариев по иску «во избежание давления на суд». По словам директора юрфирмы «Юста аура» Евгения Дедкова (представлял в суде интересы кинотеатра «Салют»), ему неизвестны другие случаи, когда суд отказывал в рассмотрении иска РАО к кинотеатрам или когда общество проигрывало такие суды. Начальник отдела Росохранкультуры Георгий Сытенко также не знает о подобных случаях, но уверен, что проблема не в полномочиях РАО (ведь по ГК общество имеет право представлять интересы всех авторов), а в неправильно оформленном иске. «Иск подан от имени конкретных авторов, и суд правомочно запросил договоры с ними, — указывает он, — но РАО достаточно было подать иск от неограниченного круга авторов, в том числе иностранных, в интересах которых оно имеет право действовать без специальной доверенности».

Источник

Из года в год объявление лауреатов премии «Большая книга» — медийное событие первостепенной важности. Даже те, кто совершенно равнодушен к литературе вообще и современной отечественной литературе в особенности, в течение этой недели обречены смотреть репортажи о церемонии в теленовостях, натыкаться на имена победителей в газетах или читать обсуждения этой темы в блогах.

Разумеется, предполагать, что причина ажиотажа — в глубокой и всенародной любви к чтению, излишне оптимистично. Скорее широкую общественность будоражит интрига вокруг по-настоящему увесистого денежного приза: как и в прошлые годы, три лауреата «Большой книги» получат три, полтора и один миллион рублей соответственно. И, похоже, имена обладателей премий интересуют публику примерно в том же смысле, что и, скажем, личности счастливчиков, выигравших крупную сумму в лотерею. Что за роман написал лауреат, хороша ли книга, и если да, то где ее можно купить — вопросы, которые придут в голову далеко не каждому.

Подобное отношение очень симптоматично для нашей страны. Если во всем мире авторитетные литературные премии служат в первую очередь инструментом продвижения конкретной книги, ее автора и определенного литературного тренда в целом, то у нас пока дело обстоит иначе. Литературные награды в России до сих пор воспринимаются в первую очередь как дело внутрицеховое, не имеющее особого отношения к читателю и его интересам и привлекающее внимание главным образом за счет движения достаточно значительных денежных сумм.

Причин тому несколько. Во-первых, литературных премий в нашей стране довольно много, и уловить различия между ними не всегда под силу даже специалисту. «Большая книга», «Русский Букер», «Национальный бестселлер», «НОС», «Ясная Поляна» — все эти награды существуют в одном и том же культурном поле и оперируют одними и теми же понятиями, а их короткие и длинные списки зачастую совпадают больше чем наполовину.

Во-вторых, премиальный триумф далеко не всегда напрямую трансформируется в кривую продаж: по данным Российской книжной палаты, в числе самых продаваемых авторов нашей страны нет ни одного лауреата престижных премий последних нескольких лет.

Все это заставляет задуматься, какие цели в действительности преследуют отечественные литературные награды и насколько сложившаяся ситуация стабильна и неизменна.

По весу и по жиру

Мировую иерархию литературных премий можно рассматривать как своего рода пирамиду. Верхушку ее образует знаменитая Нобелевка — самая престижная и самая дорогая в денежном эквиваленте из всех мировых литературных наград, своего рода планетарный Гран-при. Однако считать ее премией чисто литературной некорректно: при определении лауреата члены Нобелевского комитета опираются не столько на его писательские дарования, сколько на соображения иного, внелитературного порядка. Страна, из которой происходит автор, жанр, в котором он работает, политические убеждения, степень признанности (или, напротив, гонимости) на родине, гражданская активность и сексуальная ориентация порой играют роль ничуть не меньшую, чем качество стихов или романов победителя. Иногда сложение и перемножение этих факторов приводит к результатам вполне достойным — именно так произошло в этом году, когда премии удостоился один из крупнейших писателей современности перуанец Марио Варгас Льоса. Случаются, впрочем, и курьезы — как, например, в прошлом году, когда нобелевскими лаврами была увенчана немецкая поэтесса-авангардистка Герта Мюллер, не слишком известная даже на родине и заведомо непереводимая ни на какие другие языки (так, по-русски в толстых журналах можно найти лишь несколько ее стихотворений да пару эссе).

Следующую ступеньку премиальной иерархии занимают престижные региональные и национальные награды. Самая известная среди них — это, конечно, британский «Букер». За сорок с небольшим лет своего существования эта премия, присуждаемая за лучший нежанровый роман, написанный в Великобритании и странах Британского содружества, стала, без преувеличения, самой яркой и авторитетной из всех литературных наград мира. Сколь бы странным и неожиданным ни оказывался выбор жюри, механизм читательского доверия работает безукоризненно: в течение считаных дней после объявления результатов лауреат может рассчитывать приплюсовать к сумме собственно премии заметно большую сумму, полученную за счет лавинообразного роста продаж книги. Более того, принадлежность к элитарному клубу букеровских лауреатов на многие годы делает писателя медиазвездой высшей лиги, желанным гостем всевозможных ток-шоу и (при желании) модным университетским лектором или высокооплачиваемым колумнистом в респектабельной газете. Восьмисотстраничный (и, по отзывам критики, довольно занудный) исторический роман Хилари Мэнтел о жизни королевского двора времен Генриха VIII, удостоенный Букеровской премии в прошлом году, уверенно перешагнул рубеж в 150 000 проданных экземпляров, дав возможность писательнице приняться за продолжение, не тревожась о хлебе насущном. Такое же блестящее коммерческое будущее прочат нынешнему букеровскому лауреату Говарду Джейкобсону — автору юмористического романа про британских евреев «Вопрос Финклера».

Сходным образом работает и Гонкуровская премия во Франции: несмотря на то что материальная составляющая у нее символическая (10 евро), сам факт ее присуждения гарантирует автору безбедное существование — книги гонкуровских лауреатов пользуются во франкоязычном мире таким же спросом, как книги букеровских лауреатов — в Англии и США. На том же принципе держится и Пулитцеровская премия в США, и «Стрега» в Италии, и премия имени Сервантеса в испаноязычных странах: денежное вознаграждение для их лауреатов составляет лишь часть (причем порой незначительную) основного «приза». Главный же смысл этих и других наград в том, чтобы присвоить автору и его книге своего рода знак качества, повысить персональную капитализацию писателя, а также способствовать популярности его книги и качеству литературы в целом.

Премиальный фон

Что касается российских негосударственных литературных премий, возникли они на заре девяностых, и их участь разительно отличалась от судьбы зарубежных наград. «Первоначально их цель была не такой, как сейчас, — считает литературный секретарь премии «Русский Букер» Игорь Шайтанов. — В начале 90-х на те двенадцать тысяч долларов, которые составлял премиальный фонд «Букера», писатель мог рассчитывать безбедно прожить несколько лет и написать еще одну книгу. В этом и состоял основной смысл премии. Но сейчас ситуация выравнивается, и постепенно премии у нас начинают продвигать книги — так же, как и на Западе».

Однако пока этот механизм работает куда менее эффективно. Если британский «Букер» или Нобелевская премия автоматически приписывают к цифрам тиража пару нулей, то в России показатели заметно скромнее. «Впервые мы почувствовали промоэффект от литературных премий в 2004 году, когда лауреатом Букеровской премии стал Василий Аксенов с романом «Вольтерьянцы и вольтерьянки», — рассказывает директор редакции № 2 издательства «Эксмо» Леонид Шкурович. — Мы напечатали 25 000 тиража в августе, к началу декабря, когда были объявлены итоги премии, из них разошлось около 17 000, а вот за последующие несколько месяцев ушло сразу 70—80 тысяч экземпляров». Менее эффективно работает и премия «Национальный бестселлер»: роман Андрея Геласимова «Степные боги», удостоенный этой награды в 2009 году, на сегодняшний день разошелся тиражом 35 000 экземпляров и продается заметно лучше, чем другие книги того же автора.

В издательском холдинге АСТ, выпускающем книги почти всех лауреатов «Букера» и «Большой книги» последних лет, оптимизма чуть меньше. «Мы считаем, что рыночный потенциал хорошей книги, не удостоенной крупных литературных премий, это 15—17 тысяч экземпляров, — полагает бренд-менеджер Татьяна Соловьева. — Если же книга получает какую-то заметную литературную награду, тираж может перевалить за 20—25 тысяч». Именно такими цифрами измеряются тиражи прошлогодних лауреатов «Большой книги» Леонида Юзефовича и Александра Терехова, а также обладательницы «Букера-2009» Елены Чижовой.

Меньший, чем на Западе, бум продаж российских лауреатов литературных премий можно объяснить и политикой книжных оптовиков, не желающих брать на реализацию «малобюджетные» книги — те, которые никогда не будут расходиться тиражами в 100 или 200 тысяч экземпляров. В результате многие тексты просто физически не доходят до своего читателя. Отчасти причина — в падении платежеспособности той самой целевой аудитории, на которую в первую очередь ориентирована российская «премиальная» литература. «Для моих друзей, интеллигентов из провинции, триста рублей за художественную книгу — это очень дорого», — сетует Игорь Шайтанов.

Но суть всех проблем, вероятно, в том, что российские премии не наработали того ресурса доверия, которым могут похвастаться их зарубежные аналоги. У нас премия начинает эффективно продвигать книгу только в том случае, когда она присуждается автору уже и без того известному — такому, как Геласимов или Улицкая. Именно по этой причине романы наименее раскрученных букеровских лауреатов Александра Иличевского и Дениса Гуцко на книжном рынке фактически провалились — рост продаж на волне премиальной шумихи оказался более чем скромным и быстро сошел на нет.

Впрочем, по сравнению с началом — серединой девяностых, когда премии вообще не имели никакого коммерческого резонанса, это уже немалый прогресс.

Другая особенность российских премий — постоянное мелькание одних и тех же имен: трудно отделаться от впечатления, что из года в год премии дают авторам из некого навечно утвержденного списка. Проблема — в узости круга номинаторов, имеющих право выдвигать книги на премии. В их число входит наперед известный список издателей, критиков, а также представителей библиотек и редакторов литературных журналов, в поле зрения которых попадает лишь определенный, очень ограниченный срез литературы. Пару лет назад в ответ на претензии по поводу куцего и необъективного шорт-листа один из членов букеровского жюри раздраженно воскликнул: «А что мы можем делать, если все перечисленные вами книги никто не потрудился даже номинировать?»

Впрочем, положение дел меняется. «Нас не радует ситуация, при которой списки финалистов всех литературных премий неотличимы, — говорит председатель фонда «Национальный бестселлер» Вадим Левенталь. — В рамках нынешних правил мы ничего не можем поделать: лонг-лист формируют номинаторы, и оргкомитет для них не указ. Но мы планируем бороться с этим: вполне вероятно, что со следующего года мы не будем допускать в шорт-лист «Нацбеста» тексты, уже побывавшие в шорт-листах других премий». Возможно, пример этой премии заставит оргкомитеты других литературных наград также пересмотреть порядок выдвижения соискателей и регламент судейства.

Словом, премиальный процесс в России — конструкция весьма подвижная и изменчивая. Но чем дальше, тем больше российские литературные награды начинают напоминать западные. Из орудия внутрицеховой политики они постепенно превращаются в институт, позволяющий литературе сохранить за собой общественно-значимый статус, а писателю — почувствовать себя заметной и важной фигурой в рамках собственного культурного поля. И все же главный вопрос остается открытым — способен ли наш массовый читатель распробовать хорошую литературу на вкус в принципе? С премиями или без...

Галина Юзефович

Nota bene
вырезано

Страница статьи

22 ноября – день рождения Виктора Пелевина. Сегодня ему исполняется 48 лет.



Он родился в Москве. Окончил Московский энергетический институт и служил в ВДВ. После окончания Литературного института несколько лет проработал в журнале «Наука и религия», где готовил публикации по восточному мистицизму.

Основная тема произведений Пелевина – иллюзорный характер реальности, другие миры и альтернативные версии российской истории. Это и центр управления советской Россией, который находился в подземельях под Кремлем (Повесть огненных лет), и версия перестройки, якобы возникшей в результате мистических упражнений уборщицы Веры Павловны.

На сегодняшний день – Виктор Пелевин один из самых популярных современных отечественных прозаиков за рубежом, где переведены все его книги, а самого его сравнивают с Хемингуэем и Кафкой. В России же огромная популярность Пелевина прекрасно уживается с тем, что практически каждая его вещь стала лауреатом престижных литературных премий. А некоторые его произведения награждались дважды! Например, «Омон Ра» был удостоен и «Бронзовой улитки» и «Интерпресскона».

Место, занимаемое Пелевиным в современной русской литературе, сопоставимо с тем, которое принадлежит Мураками в литературе сегодняшней Японии. Оба они являются посредниками, перекидывающими мостик через пропасть, разделяющую серьезную и массовую литературу.

Страница новости

Премия «Странник» являет собой международную премию, присуждаемую за лучшие русскоязычные фантастические произведения вне зависимости от того, где они изданы. Учреждена в 1994 г. издательством Terra Fantastica, компанией «Корвус» и корпорацией «РОССКО». (Идея премии возникла в 1993 году, когда в Санкт-Петербурге состоялась легендарная ночная посиделка. Люди, создавшие основной концепт премии, получили веселый статус «отцов-основателей»: Яна Ашмарина, Екатерина Ютанова, Сергей Иванов, Андрей Лазарчук, Николай Ютанов.)

В жюри входят профессиональные писатели, которые выбирают лауреатов из лучших фантастических произведений предшествующего года.

Российская литературная премии «Странник» вручается по следующим номинациям: крупная форма, средняя форма, малая форма, перевод, критика, публицистика, литературоведение, редактор, составитель, художник, издательство. Раз в два года на конвенте «Странник» так же вручают жанровые премии «Мечи».

Поначалу голосование Жюри проводилось в два этапа: сначала из семи-восьми произведений по первым пяти (литературным) категориям Жюри отбирало по три финалиста, затем, собравшись в Санкт-Петербурге, Жюри проводило голосование по спискам финалистов и определяло победителей. Голосование по категориям «редактор», «издательство» и «художник» проводилось в один тур. Следует также отметить, что члены Жюри не имеют права голосовать за собственные произведения, если они выдвинуты на соискание премии — за соблюдением этого правила следит ответственный секретарь. Подсчет голосов ведется по скэйтинговой системе, которая позволяет получить объективный результат голосования. Лауреат определяется не по среднему баллу и не по количеству голосов, отданных за то или иное произведение, как это делается во многих других премиях, а исходя из соотношения первых, вторых, третьих и т.д. мест, выставленных участниками голосования каждому произведению номинационного списка. Итоги голосования объявляются на торжественной церемонии, в которой принимают участие писатели, издатели, меценаты, журналисты, любители фантастики.

Первые две премии «Странника» вручались на конвентах «Интерпрескон». С 1996 года премия вручается в рамках Конгресса фантастов России, проходящем ежегодно в Санкт-Петербурге, и представляет собой бронзовую статуэтку странствующего воина, которую разработал известный петербургский скульптор Василий Аземша. Странник, запечатленный скульптором, в плаще с капюшоном, посохом, мечом и вороном на плече — это собирательный образ Главного Героя фэнтези и фантастики. Название премии отсылает нас к произведениям братьев Стругацких. Псевдоним „Странник“ носил один из важных персонажей «полуденного» цикла — Рудольф Сикорски; кроме того, «странники» — название сверхцивилизации в том же цикле. (С 2004 года вместо бронзовой статуэтки приз стали вручать в виде голограммы, заключенной в декоративную рамку. Изображение на голограмме осталось прежним — идущий странник.)

В 2005 г. вместо обычных номинаций, были вручены призы «Странник» за лучшие книги последних десятилетий. В 2006 году номинации были только посвящены фэнтези, а в 2008 — фантастики. С 2009 года появились совершенно новые номинации, отбор произведений в которые осуществляет сайт Фантлаб, а конечное голосование, как и прежде, производит Жюри, и выбирает победителя.



Победителями были выбранны:

Александр Сидорович, Татьяна Сидорович организация легендарного конвента

Вадим Жук за выдающееся владение словом

Лучший сюжет: Марина и Сергей Дяченко «Цифровой, или Brevis est»

Блистательная стилистика: О'Санчес «Хвак»

Необычная идея: Мариам Петросян «Дом, в котором…»

Образ Будущего: Андрей Лазарчук «Абориген»

Меч «Рыцарь фантастики»: Дмитрий Байкалов

Сергей Лукьяненко «Недотепа». новое развитие подросткового романа

Андрей Синицын

Страница новости

«В скором будущем за книгой закрепится роль «снимателя сливок» с лучшей литературы, интернету же отведется роль «сборной солянки» и накопителя мусора», – так считают новосибирские литераторы. Чтение – совершенно другая культурная практика, она не вымирает, а лишь локализуется. Вечную борьбу интернет-литературы и бумажной книги обсудили 19 ноября в рамках литературного фестиваля «Белое пятно».

Интернет несравним с бумажной литературой. В течение всего лишь суток текст могут узнать миллионы людей, при этом также быстро появляется критика и отзывы о нем, что очень полезно как для начинающего, так и для уже состоявшегося автора. Очевидные данные приводит Владимир Берязев, поэт, главный редактор журнала «Сибирские огни»: в бумажном варианте издание прочитывают в месяц 1,5 тыс. подписчиков и покупателей; в сети, по приблизительным оценкам, до 40 тыс. пользователей.

«Большое количество текстов просто не могут жить на бумаге, они созданы для сети. К примеру, произведения, написанные на "албанском". Печатать и продавать их массово – не вариант, слишком малочисленная аудитория», – говорит Юрий Бригадир, известный в сети новосибирский прозаик.

А в интернете тексты на «албанском» очень быстро находят своего читателя. Это своеобразный клуб по интересам, который, по мнению писателей, будет жить еще не одно десятилетие и останется как «феномен нашего времени».

Еще один плюс интернет-литературы заключается в общедоступности. Без сети многие авторы остались бы неузнанными. Даже писатель Юрий Бригадир: «Я разместил свой первый текст, «Дневник тестировщика», описывающий сочными красками трудовые будни новосибирских ляпальщиков пиратского софта, в библиотеке Мошкова в 2004 году. Его заметили питерские издатели, и так началась моя карьера интернет-писателя. В Новосибирске же, где я пытался размещать его неоднократно, текст упорно не принимали».

По мнению Владимира Берязева, бумага дает финансирование и статус, интернет – массового читателя. Публиковаться в журналах, книгах – это престиж, в скором будущем за книгой закрепиться роль «снимателя сливок» с лучшей литературы. То есть только избранных и признанных будут издавать в бумажном, а значит дорогом и очень качественном варианте. «Книга будет большой ценностью, которую дарят исключительно по праздникам только «посвященным». Чтение – это совершенно другая культурная практика, она не вымирает, она локализуется.

Яркий тому пример – множество книжных магазинов, которые постоянно открываются в Новосибирске. В 2008-м появилось сразу три гипермаркета – «Плиний Старший», «Капитал» и «Лас-Книгас». В мае этого года на рынке города открылся «Читай-город», который к сегодняшнему дню имеет уже семь магазинов.

Несмотря на это, сеть все больше и больше отождествляется с ежедневной, бытовой литературой. «Если раньше писатели марали сотнями листы бумаги, то теперь «мусор» копится в сети – его там сделать легче», а на бумаге все больше печатаются состоявшиеся и читаемые авторы. Есть и другая причина распространения сетературы – «начинающему автору несравнимо легче продвинуться в сети, чем собрать деньги на публикацию книги».

Что же важнее и современнее? Книга и интернет – враги или союзники, каждый решает сам для себя.

Справка Academ.info: Сетература – совокупность литературных произведений, основной средой существования которых является Интернет (wikipedia.org).

Страница статьи

Об эмигрантах, бесах и прочей достоевщине рассказал РИА Новости писатель Михаил Гиголашвили. Его роман "Чертово колесо" - о развале СССР и о наркоманах в Грузии конца восьмидесятых - стал одним из ярчайших литературных событий года и вошел в шорт-лист премии "Большая книга", победитель которой будет объявлен во вторник. Беседовала Ольга Гринкруг.



- Вы родились в Тбилиси, преподаете в Саарбрюкене, пишете о Грузии по-русски. К какой национальной культуре вы сами себя относите?

- По моему мнению, определение национальности литературы не зависит от этнической принадлежности автора и места его пребывания. Я - прозаик, пишущий по-русски. Коротко и мягко. Потому что после Пушкина и Тургенева русский писатель – настолько высокое звание, что я боюсь его на себя примерять. И когда я вижу, что каждую штучку, которая написала "роман" о том, как она покупала гуччи-шмуччи, аттестуют по телевизору как русского писателя, мне смешно.

- И все же сейчас очень много говорят не о русской, а о русскоязычной литературе: в какой шорт-лист ни глянь, обязательно половина авторов живет за границей - Михаил Шишкин, Дина Рубина, Владимир Маканин, Мариам Петросян, Марина Палей, вы сами. Издалека виднее?

- На книжном фестивале в Москве был круглый стол, где люди договорились до того, что Тургенева и Гоголя назвали писателями русского зарубежья. На самом деле так называемая русскоязычная литература возникла потому, что несколько лет назад открылись границы, довольно много людей уехало на Запад, и они продолжают там работать. Лет через 20-30 все проблемы, связанные с русскоязычной литературой, кончатся, потому что в третьем поколении дети этих людей уже не владеют русским языком. Литература вернется обратно в Россию.

- А за грузинской литературой вы следите?

- Постольку поскольку. Я всю жизнь был внедрен в лоно русской литературы, это основа моя. У меня в семье говорили по-русски, я кончал русскую школу, учился на русском филфаке, писал диссертацию по рассказчикам Достоевского, и для меня грузинский – второй язык. Язык общения, но не книжно-литературный. Конечно, я знаю, кто пишет и как, но я не могу это оценивать с точки зрения литературоведа или культуролога. Грузинские переводы своей прозы я даже не берусь корректировать – недостаточно компетентен. А за русской литературой очень слежу.

Приехав в Германию в 1991 году, я оказался в полном вакууме. Никого вокруг, одни немцы. Я попал в окружение, было очень тяжело. Между прочим, в русской литературе, начиная с Фонвизина, есть традиция изображения немцев - с этим связана моя вторая диссертация, которую я хотел написать, но пока выпустил только несколько статей; ими, кстати, заинтересовалось издательство Ad Marginem. Так вот, иностранец для русского - всегда смешной тип, который не понимает, что происходит вокруг, не может ориентироваться в русском мире, обычно скуп. И я убедился, что классика была права.

В девяностых годах меня спасала библиотека славистики у нас в университете - от Фонвизина до жития протопопа Аввакума. А писание прозы было средством не сойти с ума. Но начиная с 2000 года началось наполнение Германии русским языком. Сейчас у нас там есть практически все то же самое, что у какого-нибудь человека из Челябинска, который хочет узнать, что происходит. Никакой изоляции - я получаю газеты, журналы, заказываю книги, за 12 евро в месяц могу сколько угодно говорить с Москвой и Тбилиси, знаю, что происходит, на низовом уровне.

- Взгляд со стороны принципиален? Вы могли бы вернуться?

- Трудно сказать. Я Грузию никогда не оставлял - у меня там сын с семьей, родственники, друзья. И в Германию попал не по своей воле: поехал на 2 месяца и остался на 20 лет. Я - воплощение пословицы: человек предполагает, а бог располагает. Но когда человек 20 лет живет на Западе, он привыкает к упорядоченному, размеренному строю жизни, ему трудно вернуться в другие миры. Может, лет через 10-15, уже старенький и с палкой, я и осяду в горах в какой-нибудь хижине. Это не исключено, потому что меня на Западе не ждет ничего хорошего после 65: я ведь на почасовой оплате, пенсия мне не светит.

- Но вы же, по существу, романист а не профессор. Может быть, возможна писательская карьера на Западе? "Чертово колесо" не переведут на немецкий или английский?

- Научной работой я всегда занимался между большими вещами. Каждый человек после того, как он написал роман, находится в вакууме. И тогда я вытаскиваю литературоведение.

Что до переводов - есть люди, которые об этом говорили, но всех - и в Англии, и во Франции - пугает объем. В "Чертовом колесе" 800 страниц, их переводить надо, это деньги большие. А я, между прочим, еще многое вырезал. У меня была идея довести роман до того, что один из героев, милиционер Пилия, ушел из милиции, оказался на землетрясении в Спитаке, спасал там людей и погиб от упавшей балки.

У моего романа очень много определений появилось, я их собирал: "роман-предупреждение", "роман-катастрофа", "роман-реквием по Союзу", "роман-высказывание", "нарко-криминальная драма", "роман-зеркало" и т.д. Но я бы сказал, что это роман-ободрение.

Дело в том, что зло вообще утомляет людей - и физически, и морально. На каком-то этапе каждый убийца, каждый наркоман наконец задумывается: зачем я это делаю? Я устал! И когда эта мысль, наконец, внедряется в человека или чисто физически он начинает сдавать и чувствовать, что он уже плох, он пытается что-то придумать.

Главной задачей я себе ставил - показать, что простое соприкосновение с идеями христианства уже способствует подвижке в лучшую сторону. У Пилии наступил этот момент после того, как его самого мучили в Узбекистане. У Нугзара, вора, начинает происходить перерождение в Голландии: он пишет бумагу, что не хочет быть вором, слезает с наркотика. Просто не хватило места, чтобы показать дальнейшее движение.

Я думаю, обязательно будет продолжение. В какое время оно будет происходить, сейчас не могу сказать, но я чувствую, что через девяностые годы перескочить и написать роман, как хорошо сейчас в Грузии, ура-ура - не пойдет. Тем более, я вообще пессимист и скептик, и мне кажется, что человечество не переживет 21-й век. Пролетит один метеорит, выключит по всему миру электричество - и до свидания. В общем, если начинать эту огромную историю, надо поднимать тему войн, конфликтов, развала, того, что случилось с Грузией - и я не знаю, насколько это удастся. Но у меня есть бесценный человеческий материал - подробные письма родителей.

- Что вы выкинули? О каких эпизодах больше всего жалеете?

- Ничего не жаль. Я выкидывал описания, пейзажи, одежду. Потому что я руководствуюсь постулатом Достоевского: описывать следует не героев, а внутренний ландшафт души. Я поражаюсь некоторым современным произведениям, где какие-нибудь туфли описываются на трех страницах. Хорошо, молодец, владеешь пером! Но нужно ли это вообще? На мой взгляд, для реалистического произведения один из главных моментов - индивидуализация речи персонажа. Я вырос в Тбилиси; это многонациональный город, у нас во дворе жили и армяне, и грузины, и русские, и курды, а языком интернационального общения был русский. Как люди говорят с разными акцентами, я знал с самого детства. Потом начал работать переводчиком с беженцами и услышал суржик, трасянку, как говорят узбеки, татары, прибалты. Я и до сих пор перевожу - не только беженцам, как в романе "Толмач", но и в судах. Конечно, переносить это на бумагу - большая проблема. Но не годится всем героям говорить языком автора.

А персонажей я не выкидывал. Наоборот, приехавшего из Парижа Коку с его бабушкой добавил потом - почувствовал, что не хватает юмора. Было очень трудно вводить нового человека в среду реально живущих персонажей.

- Персонажи в "Чертовом колесе" самостоятельные - или вы их держите в ежовых рукавицах?

- Они ничего не делают сверх того, что я им поручаю. Некоторые говорят: "Ой, мною руководит персонаж..." Если тобой руководит персонаж, значит, ты слабый писатель. У меня в этом смысле - абсолютная тирания.

- Истории, которые рассказаны в "Толмаче" и "Чертовом колесе" - реальные или придуманные?

- Когда я только начал переводить, я написал повесть "Дезертиры" (опубликована в "Знамени" в 2001 г.). Первые пять героев имели протипов. На эти допросы переводчик не имеет права ничего брать с собой (бумагу, карандаш). Только голову. Когда я возвращался домой, я все в общих чертах фиксировал. А потом я понял, что мне это не надо. Я понял, как этот механизм работает, и начал выискивать в голове людей, которых когда-то знал, и предполагать, как бы они могли на таком допросе отвечать и как бы стали себя вести. Начинало работать воображение: ты можешь посадить на стул допроса любого из знакомых. Я на этом пробовал перо, чтобы понять, насколько я могу это делать. И в "Чертовом колесе" тоже были какие-то прототипы. Невозможно написать роман, наполненный живыми героями, абсолютно на пустом месте.

- "Толмач" начался с переводов, а с чего началось "Чертово колесо"?

- Роман нарастился на вставную новеллу - сказку о бесе. У меня был товарищ в Тбилиси, который занимался тибетской религией, индуизмом, и он начал меня просвещать. Это было давно, еще в 1985-м. И меня поразила сама идея реинкарнации, того, что человек может измениться в следующей жизни. Христианство нам дает очень простую картину: если ты был плохой, после смерти ты попадаешь в ад, если хороший - в рай. У буддистов взгляд другой: если ты при жизни был хороший, ты переродишься во что-то хорошее, а если ты был подонком, то попадешь на ступеньку ниже, и ниже, и ниже. Меня это захватило. Потом я понял, что это уже толстовство, уловил у Толстого соединение буддизма с христианством - хотя может быть это и не совсем корректно. И еще меня заинтересовал вопрос двойников. Человек, засыпая ночью, теряет сознание. А где сознание? Сознание уходит, гуляет и возвращается.

Вот это все стало первым толчком. Я написал сказку о бесе - в довольно сокращенном, схематичном варианте. А потом подумал: как-то маловато. Сказка - аллегория, хорошо бы на нее нарастить какую-то плоть. А поскольку я чистый реалист, родился реалистом и умру, очевидно, реалистом, то я решил взять плоть из своего тогдашнего окружения. А наркотики как воплощение зла очень подходили по структуре к этой сказке.

- Наркотики - тоже из окружения, из личного опыта?

- Понятие у меня об этом есть, скажем так. Я вообще человек хиппи-революции, 1968 года. В 68 году, когда на нас все это обрушилось с Запада, мне было 17-18 лет. В Грузии вообще все фильтровалось намного меньше, она была далеко от престола, все грузинские коммунистические чины смеялись над коммунистической идеологией. Просто они знали, что раньше ты сидел под персами и пел персидские песни, а теперь сидишь под коммунистами и поешь коммунистические песни.

В общем, к 90-му году я написал где-то треть - до того места, где Нугзар оказывается в Европе. Уезжая в Германию, я оставил московскому поэту Мише Синельникову рукопись, и в издательстве "Молодая гвардия", в приложении "Подвиг", это было издано. Просто тогда, в 1994 году, этого никто не заметил.

Году в 2005-2006-м я к первой части вернулся и начал дописывать. У меня были проблемы, потому что я должен был ориентироваться на уже дописанные 40%, сесть в этот ритм и стиль. А я уже к тому времени написал "Толмача", у меня был достаточно большой опыт, и если бы я писал с нуля, я бы написал по-другому.

- Сильно в итоге переделали?

- Я все перелопачивал. И сказку, конечно, дописывал. Это была адская работа, сводить все линии. Я вообще могу дописать роман, только находясь в изоляции. В Тбилиси, когда я писал первую часть, я взял ключи от квартиры бабушки моей жены в далеком районе, загрузил ящик тушенки, ящик сгущенки, взял печатную машинку и скрылся на месяц. И там я сумел свести концы с концами. Надо быть весь день в этом пространстве - ни звонков, ни общения, ничего. И сейчас то же самое - я никак не мог его добить и сказал жене: "Давай мы поедем в Испанию, ты лежи на пляже, а я буду где-нибудь сидеть и добивать". У меня уже был план по главам, и каждый день с утра до трех часов дня, когда все остальные люди плескались в море, я сидел и писал по главе или по полглавы. А теперь вот хочу сделать сборник своих статей.

Страница новости