C МИРУ ПО НИТКЕ

Первая кафедра комиксов в России, которую возглавит художник Павел Сухих (Хихус), автор фестиваля "Коммиссия", появится в Московской финансово-промышленной академии.

Как рассказал в интервью РИА Новости Хихус, "в России это первый большой эксперимент, связанный с серьезным обучением искусству комиксов и манги, которое будет восприниматься не просто как придаток анимации и кино, а как серьезная вдумчивая профессия". Сам Хихус занимается комиксами уже не первое десятилетие и даже придумал ставший международным проект фестиваля комиксов, который ежегодно собирает самых известных авторов в этом жанре со всего мира.

По его словам, разговор о создании профессиональной кафедры занял десять минут. Он пришел к ректору академии с предложением поддержать фестиваль "Коммиссия", на что ректор в ответ предложил создать кафедру и сделать художника заведующим новым отделением.

"Методом обучения станут западные стандарты, основанные на мастер-классовом обучении. То есть в течение двух - трех недель будет приходить один автор, который начнет и закончит с ребятами комикс, покритикует, расскажет, как построить сценарий. Я планирую приглашать не только комиксистов, но и режиссеров, и литераторов. В комиксе самое важное - рассказ, история, ее режиссура. Красивая обложка заставляет человека брать в руки книжку, но покупают люди не картинки, а истории", - поделился концепцией художник.

Хихус продолжил, что учить рисовать он никого не будет - этим займутся приглашенные коллеги, - но пообещал поделиться со студентами умением делать в комиксах "сюжетные штучки и веселые диалоги". Художник, а теперь и преподаватель, планирует во время обучения привлекать к работе в рекламе и кино успешных студентов, так что образование будет не только лабораторным.

Форма вступительных испытаний еще неизвестна, но главное, что они должны проверить, - умение рассказать историю. "Я думаю, что могу научить рисовать комиксы любого человека, потому что, в принципе, не нужно быть гением рисования, а важно уметь историю рассказывать. Но научить рисовать гениальные комиксы не может никто. Талант проверяется именно в бою, в процессе рисования", - сообщил художник.

Студенты с других кафедр также смогут прослушать курс по искусству комикса манги и получить свидетельство государственного образца.

Источник

Полная версия интервью
вырезано

10 книжных магазинов, в которые должен зайти каждый, кто умеет читать



На сайте Tazzler.com собраны рецензии на книжные магазины, в которые стоит заглянуть любому, кто любит путешествовать и читать. Теории и практики выбрали 10 самых интересных: бывший доминиканский монастырь, перчаточная фабрика, театр и средневековый город.



Daunt Books



Daunt Books — один из самых красивых книжных магазинов Лондона. В него стоит зайти только ради самого здания эпохи Эдуарда VII и интерьера: светлого помещения со стеклянным потолком, огромными окнами, дубовыми книжными полками и галереями. Магазин похож на старую атмосферную библиотеку, не хватает только массивных столов с зелеными лампами. Но самое главное в Daunt Books — то, как организован магазин: книги расположены не в алфавитном порядке, не по жанрам или авторам, а по странам: для путешественников или людей, изучающих литературу отдельной станы, Daunt Books — идеальный книжный. В разделе каждой страны есть не только путеводители, разговорники, карты, литература об истории страны, мемуары, биографии, но и художественная литература, поэзия, книги по кулинарии.

Тут можно переходить от полки к полке и планировать следующее путешествие. Главный мазин находится прямо перед Риджентс-парком, но есть еще несколько: в живописнейшем районе Лондона Хэпстед, Челси, Холланд Парке и еще нескольких районах. У каждого магазина своя программа событий: например, презентация какого-нибудь нового романа, дегустация вин, которую проводит автор книги о виноделии, прогулка по Хэпстеду, на которой предлагается обсудить книгу-воспоминание о жизни в английском деревне.



John King Books



John King Books — букинистический магазин, в который обязательно нужно зайти, если вы оказались в Детройте. Магазин расположен в здании бывшей перчаточной фабрики сороковых в одном из самых сюрреалистичных мест города. Это пятиэтажный лабиринт из книжных стеллажей, от пола до потолка заставленных старыми книгами и редкими изданиями. Здесь собрана самая удивительная и необычная коллекция книг во всей Америке. Сотрудники и консультанты только и ждут, что вы подойдете к ним и попросите самую редкую, самую необычную, самую ценную книгу.

Но истинное удовольствие — это заблудиться в магазине: указатели из картона, запах старой бумаги, нарисованные от руки карты и огромное количество книг. Здесь легко потерять счет времени. Снаружи — заброшенная промышленная зона, а внутри великолепное доказательство того, что Kindle не идет ни в какое сравнение с бумажными книгами — особенно такими редкими и старинными, как те, что собраны в John King’s Books.



Selexy Dominicanen



В Голландии умеют придумывать для бывших соборов и других церковных зданий самые разные и, порой, странные роли. Из одной церкви сделали концертную площадку, которой дали символичное название Paradiso — теперь тут играют PJ Harvey, Foals, Delphic, Peter, Bojrn&John и еще много кто. А в бывшем доминиканском монастыре XIII века устроили книжный магазин. Монахов из здания Selexy Dominicanen выгнал Наполеон в конце XVIII века, после этого оно пустовало, потом в нем устроили склад для велосипедов, а в 2006 году отреставрировали и, ничего не изменив в архитектуре, сделали книжный магазин, поставив в центре нефа огромный трехэтажный стеллаж в виде устремляющейся вверх башни (с намеком на известный библейский сюжет). С третьего уровня стеллажа открывается изумительный вид на фрески XIV века, а на колонны и ряды книг — с нижних уровней. Чтение здесь кажется сакральным действом: дизайнеры, работавшие над интерьером магазина, не побоялись и поставили на месте алтаря стол для чтения в виде креста и небольшой бар.



El Ateneo Grand Splendid


El Ateneo Grand Splendid — самый большой книжный магазин в Латинской Америке, расположенный в здании бывшего театра. Театральная обстановка сохранена: тяжелые бархатные шторы занавеса, ложи и балконы, украшенные золотой лепниной, огромный купол, расписанный итальянским художником Назарено Орланди. Изменили в интерьере театра немного: убрали зрительские кресла, а вместо них поставили книжные стеллажи, кресла, диваны, чтобы можно было удобно читать книги, в детском отделе набросали игрушек, а на сцене устроили кафе.



Montague Bookmill



Девиз магазина Montague Bookmill в массачусетском Монтагю — «Книги, которые вам не нужны, в месте, которое вы не сможете найти». Дело в том, что этот букинистический магазин расположен в действительно необычном месте — в строении бывшей мельницы на берегу реки. Деревянное здание было построено еще в 1842 году. Теперь здесь располагаются магазин, ресторан, кафе и художественная студия.

В магазине собраны самые разные книги: от Джейн Остин и Золя до литературы про анархию и зоологию. На сайте магазина обещают, что если вы не сможете найти нужную книгу, то вам найдут другую еще лучше, даже если вы и не знали, что хотели прочитать именно ее. Еще в магазине показывают кино, устраивают концерты, чтения и лекции.



Lello Bookshop



Газета The Guardian назвала Lello Bookshop в Порто одним из 3 самых красивых книжных магазинов мира. Здание в стиле модерн было построено в 1906 года специально для книжного магазина: стеллажи в неоготическом стиле, резные потолки и деревянные фигуры литературных героев. Но, наверное, самое прекрасное в магазине — это огромная витая лестница на второй этаж.

Сегодня, когда все только и говорят о том, что бумажные книги вот-вот исчезнут, а с ними исчезнут и книжные магазины, трудно поверить, что когда-то столько труда и мастерства было вложено в то, чтобы построить книжный магазин.



Jimbocho Book Town



Jimbocho Book Town — это место, где собирается наибольшее количество читателей в мире. Целый книжный район в Токио занимает несколько кварталов по обе стороны улицы Yasukuni dori. Тут собраны магазины самых крупных издательств, независимые и сетевые книжные магазины, а покупатели, в основном, — студенты из расположенных рядом университетов.

Магазины специализированные: в одних — книги на иностранных языках, в других — манга, в третьих — графические романы. Если вас смущают иероглифы или пугают первые издания каких-нибудь комиксов, которые стоят тысячи долларов, то почти во всех магазинах есть постеры, пластмассовые роботы, игрушки и куча всякой приятной ерунды. Между книжными разбросано множество кафе и ресторанчиков с кухнями из разных стран мира.



Shakespeare and Co.



Узкие проходы в книжном магазине Shakespeare and Co. вызывают у посетителей удивление, любопытство и, может быть, даже страх — мало ли кто прячется за этим стеллажом с книгами Достоевского? В этом книжном собирались и даже жили Эрнест Хэмингуэй, Гертруда Штайн, Генри Миллер и еще многие и многие писатели.

В нынешнем виде магазин Shakespeare and Co. существует с 1951 года, но на самом деле, по интерьеру и концепции это копия одноименного магазина, который в 1919 году открыла в Париже американка Сильвия Бич. В 1941 году тот магазин закрылся из-за оккупации, но через 10 лет американец Джордж Уитмэн открыл такой же и называет его социалистической утопией скрывающейся под видом книжного магазина.

Shakespeare and Co. специализируется на англоязычной литературе, устраивает книжный фестиваль раз в 2 года, но самое главное — тут как и прежде молодым писателям разрешают работать и, если нужно, даже жить. Именно для этого на последнем этаже стоит 13 кроватей.



Argosy Books



Старые подержанные книги, которые лежат на выносных полках перед магазином Argosy Books, выглядят очень заманчивыми. Они так небрежно разложены, что возникает ощущение: это средней руки букинистический магазин, в котором можно купить какую-нибудь книжку за пару долларов.

Владельцы, сыновья и внуки основателя Argosy Books сумели собрать внушительную коллекцию антикварных книг, первых изданий, рукописей, писем, дневников с автографами знаменитых писателей, музыкантов и художников. Коллекция настолько внушительна, что занимает здание в 6 этажей, которое скорее подходит для целого музея.

Если спросить, нет ли у них вашей любимой книги, вас отведут на последний этаж, куда нужно подниматься на старинном лифте, и выдадут первое издание, скажем, какой-нибудь из пьес Теннесси Уильямса с подписью автора. Все издания, которые продаются в Argosy Books, стоят целое состояние — тем не менее, зайти поглазеть и полистать ужасно ценные и дорогие книжки стоит.



Urueña



Urueña — крошечный городок с населением всего 200 человек, расположенный на вершине холма в сельской части Кастилии. Снаружи он кажется огромным средневековым замком, внутри расположились тихие улочки и старые домики, прилепившиеся к отлично сохранившейся крепостной стене. Urueña называют городом книг — это действительно город-музей, где рассказывается история бумажной книги от папирусных списков и средневековых манускриптов до Гутенберга и современной печати. Букинистические магазины, в большом количестве разбросанные по городу, место паломничества книголюбов и коллекционеров со всей Испании.

Powell’s Books — книжный магазин-квартал в Портленде. Каждый зал размером в обычный книжный магазин сделан в определенном цвете, который соответствует жанру и тематике представленных книг.

Sour El Azbakia — книжный рынок в Каире. Здесь можно найти старейшие издания Корана, журнал National Geographic 70-летней давности, египетские комиксы и еще много чего.

City Lights — книжный магазин в Сан Франциско, полностью посвященный литературе битников. Здесь собрана огромная коллекция изданий поэтов-битников, которых в книжном магазине пестовали, кормили и издавали.

Источник

Британский актер Кеннет Брана представит в сентябре 2011 года на радио Би-би-си Radio 4 постановку романа советского писателя Василия Гроссмана "Жизнь и судьба", говорится в пресс-релизе телерадиокорпорации.

Восьмичасовая радиоверсия романа, события которого разворачиваются на фоне битвы под Сталинградом, будет выходить в эфир с 18 по 24 сентября. Перед этим Би-би-си представит слушателям цикл программ о самом писателе "Жизнь и судьба Василия Гроссмана", в котором расскажет о журналистской работе автора, о том, как создавался роман и как он был конфискован КГБ за антисталинскую риторику. В радиоэфире будут зачитаны отдельные статьи Гроссмана, писавшего для "Красной звезды" с линии фронта.

Перед радиопередачами в колледже Сент-Питерс Оксфордского университета пройдет серия дискуссий и лекций по теме романа и истории самого Гроссмана с участием знаменитого британского журналиста Эндрю Марра и специалистов по работам и биографии советского писателя Роберта Чендлера, Джона и Кэрол Гэррард.

"Я с нетерпением жду радиопостановки "Жизнь и судьба", которая представит широкой публике этот важнейший, но малоизвестный роман. Идея, проходящая через книгу, - способность человеческого духа противостоять авторитарной власти и войне - релевантна и сегодня, 70 лет спустя", - сказала координатор Radio 4 Гвинет Уильямс.

Гроссман работал на романом "Жизнь и судьба" - второй частью дилогии "За правое дело" - с 1950 года, но в 1961 году за антисталинский характер и сравнение сталинизма с нацизмом рукопись была конфискована. Попытки писателя убедить КГБ вернуть ему работу закончились тем, что член Политбюро Михаил Суслов лично сообщил автору, что в СССР роман его не будет издан в ближайшие столетия.

После смерти Гроссмана, уже в 1970-е годы, копия романа с помощью Андрея Сахарова, Владимира Войновича и Булата Окуджавы была вывезена на Запад и позже опубликована. В СССР "Жизнь и судьба" вышла во время перестройки, в 1988 году.

Источник

Памятник фразе "Где-где? В Караганде!" открыт в Казахстане

Открытие памятника крылатой фразе "Где-где? В Караганде!" в одном из карагандинских ресторановАвторами памятника, который украсил территорию одного из карагандинских ресторанов, стали два казахстанских скульптора - Мурат Мансуров и Викентий Комков.


Открытие памятника крылатой фразе "Где-где? В Караганде!" в одном из карагандинских ресторанов

Инициативной группой были отсмотрены более двух десятков проектов. Основным критерием для памятника стала его необычность и оригинальность. Памятник изображает дорожный указатель с названиями городов, среди которых табличка с надписью "Караганда", по обе стороны от указателя стоят двое мужчин, один из которых показывает другому в направлении Караганды.

"Эта поговорка стала поистине народной. Ее можно услышать в разных уголках мира по любому случаю. И эта фраза очень хорошо ложится в песню",- сказал присутствовавший на открытии памятника, продюсер, уроженец Казахстана Бари Алибасов.

Организаторы мероприятия заверили, что в изготовлении памятника и проведении торжества не были задействованы государственные средства.

Источник

Неисцелимый Иосиф

На самой широкой улице Венеции

Будем же отделять легенды от реальности. Интересно, что о схожести Венеции с его родным Петербургом Иосиф Бродский стал размышлять еще в молодости, задолго до того, как впервые посетил Венецию. Прочитав «Провинциальные забавы» французского писателя Анри де Ренье, переведенные на русский замечательным поэтом Михаилом Кузминым, где действие происходило в зимней Венеции, Бродский возмечтал об этом городе. Но в то же время понимал, что «человек, родившийся там, где я, легко узнавал в городе, возникавшем на этих страницах, Петербург, продленный в места с лучшей историей, не говоря уже о широте…».


Тело в этом городе стоит прикрывать одеждой...
Фото автора

Он сразу же и навсегда соединил Петербург и зимнюю Венецию. «И я поклялся, что если смогу выбраться из родной империи, то первым делом поеду в Венецию, сниму комнату на первом этаже какого-нибудь палаццо, чтобы волны от проходящих лодок плескали в окно, напишу пару элегий, туша сигареты о сырой каменный пол, буду кашлять и пить и на исходе денег вместо билета на поезд куплю маленький браунинг и, не сходя с места, вышибу себе мозги, не сумев умереть в Венеции от естественных причин».

Я с уважением отношусь к добросовестным литературоведам и краеведам, буквально по часам сверяющим его маршруты. Но не согласен в корне с их той или иной привязкой поэта к местности. Вот Иосиф Бродский завел своего друга Женю Рейна в дорогое кафе «Флориан», недалеко от площади Сан-Марко, попили хорошего кофе по 8 евро чашечка. И сразу же возникает легенда о любимом кафе Иосифа Бродского в Венеции.

Конечно, он, как и положено, водил своих друзей в фешенебельное кафе, где, согласно легендам, пили кофе многие знаменитые писатели, но, насколько мне известно, не было это кафе его любимым. Да и постоянно питаться в нем было поэту не всегда по карману. Даже когда он стал, условно говоря, состоятельным человеком, стиль его жизни был лишен буржуазности и элитарности. Он был другим до последних дней своих. Мог быть замкнутым, неразговорчивым, нелюдимым, но он не был напыщенным снобом, останавливающимся в самых дорогих отелях и предпочитающим самые дорогие рестораны. Конечно, не во «Флориане» он обычно ел свою жареную рыбу, запивая ее своей любимой граппой. Во «Флориан» он водил изредка своих уважаемых гостей. Как обычно положено на Руси – для гостей самое дорогое.

Еще об одном любимом заведении пишет Петр Вайль: «А последний адрес понравился лично мне больше других – харчевня «Маскарон», неподалеку от церкви Санта Мария Формоза. Там на простых деревянных столах бумажные скатерти, с потолка свисают лампочки на плетеных проводах, а в меню всего три-четыре блюда. Не хочешь – не ешь. Зато, если захочешь – не пожалеешь. Иосифу нравились эти непритязательность и отсутствие помпы, мне тоже».

Это и есть его Венеция. Готовят вкусно и дешево, никаких туристов, местный люд. А дальше и начинаются восточные районы Венеции с проспектом Джузеппе Гарибальди. До Гарибальди редко какой турист доходит, нет там картинной классической Венеции, нет ни каналов бледно-алых, ни замков дожей, ни горбатых мостиков Риальто. Типичный петербургский проспект. Я читал рассерженные заметки какого-то знатока и Венеции, и Бродского, уверяющего, что ничего общего с Венецией у Петербурга нет и не за петербургскими пейзажами ездил туда Иосиф Бродский.

Вот, уже в своих нобелевских чинах и званиях, он останавливается в роскошном отеле «Лондра» на Славянской набережной, там пишет свое прекрасное стихотворение «Сан-Пьетро» об одном из венецианских островков, который он обожал. Место «Лондры» очень удобное, рядом с его петербургскими проспектами. Но роскошь невообразимая, торжество швейцаров и лакеев полнейшее. И потому само написанное стихотворение «Сан-Пьетро» – о рабочем, рыбацком районе Венеции – противоречит всему этому напыщенному дорогостоящему отелю.

Электричество

Продолжает гореть в таверне,

Плитняк мостовой отливает желтой

Жареной рыбой…

За сигаретами вышедший постоялец

Возвращается через десять минут к себе

По пробуравленному в тумане

Его же туловищем туннелю…

Зайди он в этот отель для олигархов просто один, без друзей и провожатых, его швейцар бы не пустил дальше передней. Не тот вид. Впрочем, Иосиф и не скрывает, остановился в этом отеле благодаря любезности «Выставки несогласных». Для несогласных с Россией всегда находятся большие деньги и на отели, и на приемы. На этом биеннале инакомыслия Иосиф Бродский познакомился и с Андреем Синявским, и с Александром Галичем, и со своим будущим другом Петром Вайлем. В свободное от «инакомыслия» время бродил по «петербургской» Венеции. Насколько я понимаю, в тот приезд «питерская» Венеция ему и открылась.

Так что, когда гиды будут водить туристов по «Венеции Бродского», останавливая внимание туристов на таких палаццо, роскошных отелях или фешенебельных ресторанах, знайте: это не мир Иосифа Бродского. И не случайно в Америке больше всего на свете он обожал дешевенькие китайские ресторанчики. Там он чувствовал себя своим. Поэтом, бродягой, странником, пилигримом… Таким же он был и в Венеции. Поэтому понять Венецию Бродского можно, если бродить самому по неказистым районам, заселенным рабочим людом, заходить в непритязательные траттории среди кирпичных банальностей города. И на самом деле чувствуется даже некий питерский снобизм в привязанности к облупившейся штукатурке, к проглядывающим красным кирпичам. Он и в Венеции жил по своему питерскому образу и подобию.

Когда он приезжал в Венецию сам по себе, без всяких конференций и выступлений, то и жил сам по себе, так, как считал нужным, бродил по зимним безлюдным улицам, ел в местных тратториях жареную рыбу, запивал вином или граппой. Лето – фестивали, туристы – это не его пора. «В любом случае летом бы я сюда не приехал и под дулом пистолета. Я плохо переношу жару; выбросы моторов и подмышек – еще хуже. Стада в шортах, особенно ржущие по-немецки, тоже действуют на нервы из-за неполноценности их анатомии по сравнению с колоннами, пилястрами и статуями, из-за того, что их подвижность и все, в чем она выражается, противопоставляют мраморной статике. Я, похоже, из тех, кто предпочитает текучести выбор, а камень – всегда выбор. Независимо от достоинств телосложения, в этом городе, на мой взгляд, тело стоит прикрывать одеждой – хотя бы потому, что оно движется. Возможно, одежда есть единственное доступное нам приближение к выбору, сделанному мрамором. Взгляд, видимо, крайний, но я северянин…»

Ощущение такое, что он ездил в Венецию осознанно – доживать свою жизнь. В Америке он поневоле работал, преподавал, забывал про свою неисцелимость. В Венеции он не случайно написал свою «Набережную неисцелимых». Как считает его друг Роберт Морган: «Почему поэт назвал эссе «Набережной неисцелимых»? Рядом с набережной Дзаттере в свое время находилась «больница неисцелимых». Бродский сам был неизлечимо болен, и его постоянно преследовала мысль о неизбежности смерти…»

Я с интересом прочел толковую книгу журналиста Юрия Лепского «В поисках Бродского». Мне в ней не хватало разве что глубины понимания тех или иных замыслов Бродского. Журналисту трудно отделить мелкое от главного в жизни поэта.

Понять Венецию Бродского – это значит понять и весь путь жизни Бродского. Иосиф Бродский был однолюбом и в жизни, и в литературе. Он всю жизнь, до конца любил одну женщину – художницу Марину Басманову, всю жизнь любил один город – Петербург, и даже обстановку в своей американской квартире он сделал такую же, как в доме Мурузи на улице Пестеля, и вовсе не из-за каких-то фрейдистских психологических побуждений. Как он сам писал в стихах: «Я сижу у окна. За окном осина./ Я любил немногих. Однако – сильно…»

Он был консерватор и в жизни, и в литературе. Ненавидевший всяческий авангард Приговых и Рубинштейнов. Для любого консерватора Венеция – то законченное совершенное произведение, которое, к счастью, никто не стремится модернизировать. Сегодня принято отрицать все, что любил сам Иосиф Бродский.

К примеру, тот же Юрий Лепский охотно повторяет все либеральные байки о том, что любовь Бродского к Марине Басмановой закончилась рано и инициалы над стихами «М.Б.» скорее были его графическим символом, неким иероглифом. Люди, знающие и Иосифа, и Марину, посмеиваются над всем этим бредом, но нежелание некой клаки, окружившей Бродского после смерти, видеть в М.Б. его Беатриче, его Лауру, явно выпирает наружу. Впрочем, нынешние фанаты Бродского и к вдове Марии Соццани, из русского дворянского рода Мальцевых, тоже относятся сдержанно. Хотя несомненна схожесть двух женских типов. Мария Соццани во многом напоминает молодую Марину Басманову.

Вот так и во всех городах он с удовольствием прочитывал питерское начало. Во всех своих квартирах искал привычную питерскую обстановку. Типичный житейский консерватор. Балтийское начало. Может, это неисцелимое однолюбство его и погубило?

Мистика всегда сопровождала Иосифа Бродского. Спрашивается, зачем он с друзьями отправился осматривать «Остров мертвых»? Выискивал себе место для похорон? Но до смерти было еще достаточно времени. «Ночь была холодная, лунная, тихая. В гондоле нас было пятеро, включая ее владельца, местного инженера, который и греб вместе со своей подругой. Мы виляли и петляли, как угорь, по молчаливому городу, нависшему над нами, пещеристому и пустому, похожему в этот поздний час на широкий, более или менее прямоугольный коралловый риф или на анфиладу необитаемых гротов. Это было необычное ощущение: двигаться по тому, поверх чего привык смотреть, – по каналам; как будто прибавилось еще одно измерение. Наконец мы выскользнули в Лагуну и взяли курс к «Острову», мертвых, к Сан-Микеле. Луна, исключительно высокая, словно какое-то умопомрачительно высокое «си», перечеркнутая нотной линейкой облака, почти не освещала водную гладь, и гондола шла абсолютно беззвучно. Было что-то явно эротическое в беззвучном и бесследном ходе ее упругого тела по воде – похожем на скольжение руки по гладкой коже того, кого любишь. Эротическое – из-за отсутствия последствий, из-за бесконечности и почти полной неподвижности кожи, из-за абстрактности ласки. Из-за нас гондола, наверно, стала чуть тяжелее, и вода на миг раздавалась под нами лишь затем, чтобы сразу сомкнуться. И потом, движимая мужчиной и женщиной, гондола не была даже мужественной. В сущности, речь шла об эротизме не полов, а стихий, об идеальном союзе их одинаково лакированных поверхностей…»

Даже на кладбище он думал скорее об эротизме, чем о похоронах своих. Но выбор как бы уже был сделан. Впрочем, то же самое могу сказать и о его мистической встрече с вдовой Эзры Паунда, его неоднократном упоминании об Ольге Радж, вдове Эзры Паунда, в своих эссе. Он как бы заранее налаживал связь со своими соседями по кладбищу Сан-Микеле.

Много мифов ходит о его мнимом завещании, где и как похоронить. Никакого завещания никогда не было. Это была лишь воля вдовы поэта Марии Соццани. Во-первых, Венеция расположена между Россией, его Отечеством (как всегда называл свою родину Бродский), и Америкой, всем удобно добираться, во-вторых, это была родина Марии. Так ей было удобно по жизни. К тому же отдавать тело в Петербург, это значило – отдавать навсегда Иосифа сопернице Марине Басмановой? Я не думаю, что Мария так уж жаждала с ней познакомиться.

За Мариной остались знаменитые любовные стихи поэта к «М.Б.», за Марией – могила поэта в Венеции. Как мне рассказывала Мария на нашей встрече в Милане, в Америке она не прижилась и сразу же после смерти Иосифа Бродского решила вернуться в Италию. Поэтому и мужа решила похоронить в Венеции. Не скрывает, что это ее решение.

Мария обещала ему, что никогда не будет давать интервью и писать мемуаров. Марию искренне радует, что поэзию Бродского не забывают и на могилу приходит много русских. Она и себя считает русской, хотя очень любит своего отца-итальянца. Работает в крупном итальянском издательстве «Адельфи» редактором, иногда переводит. Очень ценит поэзию Юрия Кузнецова. Мария посоветовала мне написать статью о параллелях между поэзией Бродского и Кузнецова. «Уверена, что это будет хорошая статья», – сказала она. Изумительная, изящная и очаровательная женщина из древнего дворянского рода Мальцевых. Прелестная русская женщина, и какая древняя русская порода в ней видна…

И в то же время явная схожесть с Мариной Басмановой. Продолжение одной любви.

Не так давно Станислав Куняев в своей статье о стихах Иосифа Бродского и Николая Рубцова обмолвился: мол, в отличие от Рубцова Иосиф Бродский был похоронен «на шикарном кладбище». Как-то неудобно мерить поэтов не стихами, а кладбищами, но к тому же Станислав Куняев, не бывавший никогда на могиле Бродского, явно ошибся. Я был на могиле и Николая Рубцова с замечательным надгробьем Вячеслава Клыкова, и на могиле Бродского. Даже сами могилы в чем-то схожи. И предельно скромные. И всегда в цветах. К тому же Станислав, не знавший подробностей, явно попал впросак. Сам Куняев не был на похоронах Рубцова, откуда ему знать о пышности похорон? Вот взял бы и пробил со всем своим могуществом захоронение Николая Рубцова рядом с могилой другого великого русского поэта – Батюшкова. У Иосифа же явно сама судьба решала все вопросы. В том числе и соседство с другим великим поэтом.


Зато приблизил Венецию...
Фото из архива Владимира Бондаренко

Когда вдова поэта решила его похоронить в Венеции на «острове мертвых», на кладбище Сан-Микеле, встал вопрос, где конкретно. Католики и сейчас куда большие консерваторы, нежели русские. На католическое кладбище некатолику никогда не попасть, будь ты трижды лауреатом Нобелевской премии. Все упокоены согласно вере своей. Католики занимают господствующее положение. На православном греческом кладбище – Игорь Стравинский, Сергей Дягилев; евреи – на еврейском. Насколько я знаю, он еще при жизни, как вспоминает Илья Кутик, купил себе место на ужасном нью-йоркском кладбище. Предчувствовал скорую смерть. Написал всем друзьям письма, где просил до 2020 года ничего не рассказывать о его личной жизни. Кроме его жены Марии и его возлюбленной Марины, больше никто не выполнил его просьбу.

Когда его решили перезахоронить в Сан-Микеле, гроб из Америки доставили на самолете. На «Остров мертвых» его тело из Венеции довезли на гондолах. Точно так же, как относительно недавно он сам добирался до этого острова. Мне рассказывали, что вначале хотели похоронить Иосифа Бродского на православном кладбище, между Дягилевым и Стравинским. Но Русская православная церковь в Венеции не дала согласия, так как не было предоставлено никаких доказательств, что поэт был православным. (Я считаю, что его крестили в детстве в Череповце, ищу доказательства.) Лишь на евангелическом участке пускают хоронить всех инаковерующих, на так называемое бывшее «позорное кладбище», где хоронили раньше актеров, атеистов, коммунистов и прочих сомнительных личностей. Итальянцы и в наши дни не терпят никакой «политкорректности». Даже всемирно известный глава Коммунистической партии Италии похоронен на «позорном кладбище». Правда, сейчас его уже деликатно не называют «позорным».

Там нашли место и наш Иосиф Бродский, и фашист Эзра Паунд, великий американский поэт. Удивительно, но смерть свела их вместе, могилы Паунда и Бродского почти рядом. Думаю, время от времени их души собираются там, под землей, и ведут бесконечные разговоры о поэзии. И еще одна деталь. Пишут, что президент Ельцин отправил на похороны Бродского чуть ли не шесть кубометров желтых роз. Михаил Барышников и его друзья отнесли все эти ельцинские розы до единой на могилу Эзры Паунда. Об этом факте у нас до сих пор молчат. Не было ни единого цветка на похоронах поэта от ельцинской власти. Не знаю, был ли рад этим желтым ельцинским розам Эзра Паунд.

В одном из редких интервью польской газете «Выборча» Мария Соццани говорит:

«Родителей уже не было в живых, страна была другой, вот он и не хотел появляться как некая дива, когда у людей было много больших забот. Его жизнь шла в одном направлении, а возвращения всегда трудны. Если бы пришлось переезжать, мы поехали бы в Италию. Мы даже об этом говорили – он получил бы работу в Перудже, в университете для иностранцев, а там было бы видно. Но это были только мечты…

Идею о похоронах в Венеции высказал один из его друзей. Это город, который, не считая Санкт-Петербурга, Иосиф любил больше всего. Кроме того, рассуждая эгоистически, Италия – моя страна, поэтому было лучше, чтобы мой муж там и был похоронен. Похоронить его в Венеции было проще, чем в других городах, например, в моем родном городе Компиньяно около Лукки. Венеция ближе к России и является более доступным городом.

Но все это вовсе не означает, что он был безразличен или враждебен по отношению к России. Он вообще очень редко был безразличен в отношении чего бы то ни было (смеется). Он очень внимательно следил за событиями в России – прежде всего в области литературы. Получал множество писем, люди присылали ему свои стихи. Был в восторге от того, как много там поэтов, – впрочем, у многих в стихах чувствовалось его влияние, что, с одной стороны, приносило ему большое удовлетворение, но и удивляло. Очень переживал в связи с войной в Чечне, как и с войной в Югославии…»

Неисцелимая любовь к немногим и немногому и удерживала его, на мой взгляд, какой-то период от смерти. И все-таки. Недописал. Недолюбил. Недоисцелился.

Зато вновь приблизил ко всем любителям русской поэзии божественную Венецию.


Владимир Григорьевич Бондаренко - литературный критик.


Источник

Папа анархии

30 мая 1814 родился философ-анархист Михаил Бакунин

Бакунин совершенно несовременен, и это плохо говорит о современном мире, а не о Бакунине. Современные революционеры больше любят авторитарного Че Гевару, чем не менее радикального, но свободолюбивого Бакунина.



30 мая исполняется 196 лет со дня рождения Михаила Бакунина — одного из наиболее ярких философов и революционеров XIX века. Российские анархисты никаких мероприятий к этой дате, насколько нам известно, не приурочили (к отношению анархистов к Бакунину мы ещё вернёмся).

Малая родина

Зато в Тверской области (на родине философа) эту дату вниманием обычно не обходят. Так, в прошлом году, к 195-летию Бакунина по инициативе управления Федеральной почтовой службы Тверской области был выпущен красочный почтовый конверт и проводилась акция специального почтового гашения. Только 30 мая и только в селе Прямухино корреспонденция отправлялась со специальным штемпелем, посвящённым юбилею, — так почтовики решили порадовать коллекционеров.

В Прямухино находится родовая усадьба Бакуниных, действует музей, посвящённый революционеру, в нём регулярно проходят различные историко-культурные мероприятия. В прошлом году 30 мая в селе устроили фестиваль «Помнит Россия Бакуниных имена». Будут отмечать день рождения своего именитого земляка и сегодня. Тверичи считают его своей исторической фигурой.

«Бакунин совершенно несовременен, и это плохо говорит о современном мире, а не о Бакунине. Современные революционеры больше любят авторитарного Че Гевару, чем не менее радикального, но свободолюбивого Бакунина. В современных учебниках истории его изображают карикатурно. Бакунин был крупнейшим философом и крупнейшим практиком. В советские времена была крайне актуальна его критика марксизма, а сейчас важна его же критика либерализма и патриотизма. Как личность, на мой взгляд, он ещё более значим, чем как мыслитель. Бакунин никогда не смог бы стать начальником, эксплуататором. Как сказал о нём Луи Коссидьер, префект парижской полиции в революционном 1848 году: «Что за человек! В первый день революции это просто клад, а на второй его нужно расстрелять!» В СССР с середины 30-х годов до 1987 года его труды не издавались. Бакунин, как враг Маркса, в советской историографии был «мелкобуржуазным» интриганом и злодеем. Хотя нужно отдать должное исследовательнице Наталье Перумовой — в 1970—1980-е годы она написала несколько монографий и сделала много для возвращения Бакунина в историю», — рассказал «Частному корреспонденту» историк Пётр Рябов, автор 20 научных работ о Бакунине.

В СССР Бакунин на десятых ролях всё-таки входил в революционный пантеон системы. Например, в Москве есть Бакунинская улица, но кто о ней знает? Зато любой житель столицы в курсе, что есть станция метро «Кропоткинская» (названная в честь другого теоретика анархизма).

Борьба народная

«Бакунин — фактически создатель анархизма, не единственный, кто размышлял в этом направлении, но один из первых. С его точки зрения, высшая человеческая добродетель — это взламывание границ реальности, восстание, сбрасывание гнёта, открытие новых горизонтов возможного. Безусловно, это было новое слово в философии и общественной жизни. Мысли и действия были для Бакунина неразрывны. В середине XIX века не было в России и Европе крупного мятежа, в котором не участвовал бы этот повстанец по природе», — рассуждает анархист Михаил Магид.

Бакунина приговаривали к смерти в Саксонии и Австрии, он отбывал пожизненное заключение в Саксонии, Австрии и России, совершил фактически кругосветный побег из Сибири. Список великих людей, с которыми общался Бакунин, не может не впечатлить: Прудон, Шеллинг, Станкевич, Герцен, Белинский, Брюллов, Огарев, Пушкин, Чаадаев, Тургенев и др.

Анархисты, безусловно, включают Михаила Бакунина в число своих теоретиков, но, скорее, из разряда предтеч. Если идеи Кропоткина целостны, то идеи Бакунина во многом непоследовательны. Потому что он был социальным первопроходцем, создававшим новую идеологию, имея за плечами опыт участия в национал-освободительных, демократических и социалистических движениях. Он глубоко изучал философию, но при этом принимал личное участие в революционных волнениях в Праге, Дрездене, Париже и Лионе, оказывал помощь польским революционерам.


Экономические идеи Бакунина запутанны, он делал заявления, идущие вразрез с анархизмом, — некоторые его высказывания грешат антисемитизмом и антигерманизмом, он был не чужд вождизму, проявившемуся во время его взаимодействия с Нечаевым. Народники также поднимали Бакунина на знамёна, хотя он сам не был участником народнического движения. Бакунин входил в I Интернационал и, конфликтуя с Марксом, привлёк на свою сторону почти половину этой организации. Она, кстати, существует до сих пор, называется Международной ассоциацией трудящихся. В начале XX века МАТ насчитывала несколько миллионов членов, она играла важную роль в испанской революции 30-х годов.

Полемизируя с Марксом, Бакунин писал: «Свобода без социализма есть чудовищная несправедливость, социализм без свободы — это рабство и скотство». Статьи о Бакунине не обходятся и ещё без одной цитаты: «Займём огня у Бакунина!» — писал Александр Блок.



Тексты Бакунина и о Бакунине

вырезано

Александр Литой

Источник

Wikipedia

Подготовка России к участию в BookExpo America-2012 активизируется

Руководство крупнейшего американского книжного форума предполагает, что Почетный гость будущего года имеет шансы представить самый амбициозный иностранный проект за последние пять лет.



конце прошлой недели, когда завершала свою работу ярмарка BookExpo America-2011, состоялась пресс-конференция, посвященная участию России в форуме в будущем году. Об этом сообщает радиостанция «Голос Америки». Заместитель руководителя Роспечати Владимир Григорьев заявил, что работа над проектом продолжается уже год, в 2010 году на ярмарке впервые работал расширенный российский стенд и проводились переговоры, и в 2012 году под эгидой правительственного ведомства представители книжной индустрии примут беспрецедентно активное участие в ярмарке: «Пора устанавливать самые тесные деловые контакты с американскими партнерами». В США ежегодно выходят всего около двух десятков книг, переведенных с русского языка.

Организаторы программы под названием ReadRussia! рассчитывают собрать в Нью-Йорке российских издателей, писателей, книжных торговцев, библиотекарей, переводчиков. 30-40 гостей-литераторов будут принимать участие в акциях как профессионального, так и публичного характера, в том числе для выступлений в университетах и книжных магазинах. По словам Григорьева, российских участников отрасли «также интересует американский опыт по созданию деловых моделей, которые позволяют издательствам выживать в эпоху дигитальной революции».

ИТАР-ТАСС цитирует директора BooksExpo America Стивена Розато (Steven Rosato), сообщившего, что к осуществлению «русского проекта» в качестве одного из кураторов привлечен Питер Кауфман (Peter Kaufman), президент компании Intelligent Television, эксперт в сфере массовых коммуникаций. Британский фонд Academia Rossica, который был одним из организаторов российской программы на Лондонской книжной ярмарке выступит в том же качестве и при подготовке проекта для США.

Кауфман уточнил, что хотя книжная ярмарка пройдет с 4 по 7 июня, пропаганда русской книжной культуры в США будет вестись на протяжении всего 2012 года. По его данным, в США приедут 50 современных российских писателей и 50 редакторов, издателей, книготорговцев и библиотекарей. Статьи о русской литературе будут появляться в различных литературных журналах, профессиональной прессе, в ведущих ежедневных и еженедельных газетах, журналах и т.д. В сентябре на ММКВЯ отправится делегация американских представителей отрасли.

На завершившейся ярмарке BookExpo-2011 был в очередной раз представлен стенд российских книгоиздателей, который, по словам директора фонда Academia Rossica Светланы Аджубей, организуется третий год подряд: «Обычно он небольшой, но в течение трех лет мы расширяли наше присутствие и вели переговоры с руководством ярмарки о том, чтобы в конце концов сделать Россию Почетным гостем ярмарки, поэтому для нас это очень важное решение. Мы должны дать всем понять, что русская литература – на подходе».

«Похоже, что российский проект станет самым амбициозным иностранным проектом для нашей ярмарки за последние пять лет, – подытожил Стивен Розато. – Мы полагаем, что эта акция повысит авторитет книжной ярмарки в Нью-Йорке».

Источники

Литературный русский крест

Наталья Иванова удивлена тем, как Россия использует, может быть, главное свое богатство — русскую литературу

Литература умерла, роман умер, умерли толстые журналы... А на самом деле умер читатель. Его наконец уговорили, что читать нечего. И за гробом его скорбно идут сотни тысяч русских писателей


Новую русскую литературу следует искать, перебирая в уме рекомендации с большой осторожностью


Издатели, журналы и, разумеется, писатели делят одну территорию — территорию читателя. А она все уменьшается. Зато растет территория писателя. Русский писатель плодится быстро и живет во всем подлунном мире. Он чуть ли не ежедневно встречается с такими же, как он, устраивая чтения, фестивали и конгрессы, симпозиумы и семинары, круглые столы и дискуссии.


Если наложить друг на друга две линии — нисходящую (читателей) и восходящую (количество писателей), то получится — в параллель с демографическим — весьма драматичный литературный крест.


Но, может быть, данный взгляд слишком пессимистичен? Ведь есть и позитивные симптомы. Это прежде всего заинтересованность финансово независимых, весьма обеспеченных изданий в независимых, от публики в том числе, писателях. Это делается ради издательской репутации.


Писатели и премии


У России два богатства: нефть/газ и русская литература. Причем если первое — исчерпаемо, то второе — вечно. В мире всегда будут издавать, переводить, переиздавать, в десятый раз переводить Толстого и Достоевского. И ставить Чехова.


Над судьбой русской литературы и судьбами русских писателей в конце 80-х задумались англичане (так возникла премия "Букер" на русской почве).


Проблема обнаружилась сразу и немедленно: премией стали награждать, но премируемые книги все равно продавались из рук вон плохо.


Недавно ситуация стала вроде бы меняться. Возникла тенденция: несмотря на затраты и неокупаемость, открывать новое современное искусство, поддерживать сложную музыку, читать настоящую прозу.


Сноб не может читать Донцову, ходить на Петросяна и украшать дом Никасом Сафроновым.


Так появилась премия "Большая книга". Дорогая, затратная премия — но и настроения устроителей, "авторов идей" амбициозные.


Может быть, настоящей литературе повезло?


Но от количества затраченных денег литература впрямую не зависит, нет такой закономерности.


Необходимость каждый год каждому жюри каждой премии в обязательном порядке выбирать финалистов, а из них — лауреата (тучный год или тощий, роли не играет) привела к искусственным родам этих самых финалистов и лауреатов.


Литературное время движется не от события к событию (что было бы правильно и естественно), а от сезона к сезону. И еще: Букеровская гонка породила растущий от года к году "пузырь" романов, изготовляемых к премиальному сезону. Так обстоит дело и с "Большой книгой" — ради больших ее денег сегодня пишутся и издаются необычайно толстые книги.


Явно страдают ожирением книги, уже получившие эту премию, и книги, выходившие в финал. Следовало бы посадить на диету и роман Александра Терехова "Каменный мост" (вторая премия "Большой книги", 2009), и "Перс" Александра Иличевского (2010). Ожирение, кстати, возникает у романов, не прошедших курс толстожурнального похудения.


Писатели и критики

Итак, русская литература стала всемирной и занимает территорию гораздо больше России. Напечататься — а хоть бы в интернете или книжечку выпустить — может каждый. Не старые времена, чтобы редактор или, не к ночи будь помянут, цензор останавливал.


И тем не менее благодаря несовершенному, но все-таки фильтру-отбору, постоянно производимому амбициозными некоммерческими издательствами, редакторами амбициозных, тоже весьма и весьма некоммерческих, журналов, высокомерных интернет-порталов, премиальными экспертами и членами жюри, остается несколько десятков (может быть, сотня) книг, на которые появляются — хотя бы! — профессиональные рецензии. Книгоиздательский бизнес доходен, за рынок идет борьба, литературных журналистов покупают — отношения в литературном мире коррумпированные. Захлебывающаяся от восторга аннотация вытеснила трезвую оценку.


Критики тоже могут имитировать оргазм.


Писатели и зрители

У нас замечательная поэзия — Сергей Гандлевский, Тимур Кибиров (оба еще и прозаики), Михаил Айзенберг, Мария Степанова, Елена Фанайлова, Борис Херсонский. До дюжины — перечислять легко и приятно.


В прозе борются две тенденции — социальная (по преимуществу) и эстетическая (тоже по преимуществу).


Бои "реалистов" с постмодернистами закончились — начались бои "реалистов" с просто эстетами.


"Реалисты" сегодня — писатели с обостренным чувством социального. С ярко выраженным публицистическим темпераментом. С открытым политическим неравнодушием — иногда специально (и даже истерически) возгоняемым. Это наследники советской, соцреалистической поэтики, усвоившие свою литературную азбуку не через Андрея Платонова, Леонида Добычина или Даниила Хармса, а через, скажем, хитроумного Леонида Леонова — совсем не случайно Захар Прилепин написал именно его биографию.


Приоритеты обозначены через тематику: вымирающее, деградирующее население (Роман Сенчин, "Елтышевы"), распад страны (Денис Гуцко, "Русскоговорящий"), война в Чечне (Захар Прилепин, "Санькя"), немотивированное насилие (Александр Селин), имитация общественных институтов (Сергей Шаргунов), постсоветская драма советского человека (Эргали Гер, "Кома"). Среди озабоченных есть и реанимирующие соцреалистическую идеологию в ее агрессивном виде, например Михаил Елизаров, получивший премию "Русский Букер" по недоразумению (жюри, как бы потом оно ни мотивировало свое решение в частных разговорах, проявило странную подкорковую тягу к советскому), что скомпрометировало премию в глазах и так растерянного читателя. Маскарадные спецэффекты в костюме новоявленного лауреата (черная рубашка, подтяжки, высокие шнурованные ботинки) подчеркивали его инородность среди мягкотелых писателей.


Но никакой маскарад не обеспечит повышенного внимания так, как появление на телевизионном экране. Дмитрий Быков с его озабоченностью настоящим/будущим России именно через медиа, газеты и особенно телевизор, а не через укрупненную метафорику своих романов, стал так заметен и любезен сердцу публики, которая из общества читателей, по точному определению социолога Бориса Дубина, превратилась в общество зрителей. Думаю, что амбиции у Дмитрия Львовича выше, но его телепортрет — влиятельнее.


Писатели и читатели

Накануне Пермского экономического форума, посвященного теме "Экономика и культура", по приглашению Пермского открытого университета я выступала с публичными лекциями в Центральной библиотеке Перми (именно в том зале, где Юрий Андреевич Живаго после долгой разлуки, вызванной перипетиями Гражданской войны, увидел, как ему казалось, навсегда потерянную Лару), в Пермском государственном педагогическом университете и в Дягилевской гимназии. И по вопросам аудитории я поняла, что нет, не все перешли в разряд зрителей.


Потому что вопросов поступило много — и вполне квалифицированных — о книгах. Из вопросов ясно, что хочется настоящего, неподдельного, неимитационного. А где его взять? Тема моей первой лекции так и называлась: "Новая русская литература и где ее искать". Если в книжных магазинах, то у пермяков есть "Пиотровский" — книжный магазин, рассчитанный на умных, там продаются книги и двух- и трехлетней давности, не сметаются новыми выпусками только потому, что они новые. В Москве есть "Фаланстер" — но он такой один на двенадцатимиллионный город.


Но я говорила о "поиске" не столько в бытовом, сколько в интеллектуальном смысле.


Новую русскую литературу следует искать, перебирая в уме рекомендации критиков и литературных журналистов с большой осторожностью. Рекомендации (и рекомендованные) лопаются наподобие мыльных пузырей. Ну кто по вольной воле сегодня возьмется перечесть большинство романов, получивших этого самого "Букера"? Или скажут — читайте (вообще) Маканина, а он выдаст тошнотворный "Испуг"; скажут — читайте Битова, а он представит перетасованный б/у роман; скажут — читайте Иличевского, а ведь не продерется читатель через первые даже 50 страниц и помянет критика недобрым словом.


Поэтому-то сегодня так популярен жанр литературной биографии — что у писателей, что у читателей. Писатели пишут о крупных писателях (А. Варламов после книг об Александре Грине, Алексее Толстом, Михаиле Булгакове выпускает книгу об Андрее Платонове), потому что это беспроигрышный вариант и сюжеты — жизнь действительно выдающегося героя. Взятого в литературные — ставка безошибочная. И читатель не ошибется, купив очередную биографию, все-таки полезная информация, а не пустая выдумка.


Нон-фикшн побеждает? Отчасти да: и литературные путешествия (Андрей Балдин, Василий Голованов), и книги о судьбах городов (Рустам Рахматуллин) должны вызывать и вызывают интерес. На этом фоне особенно ощутимо проигрывает фантастика, сбившаяся на повторы, исчерпавшая свои приемы, и читательский интерес здесь явно пошел на спад.


Гораздо важнее стало другое, совсем новое: вплетение фантастического элемента (или мотива) в совсем не фантастический ряд. Фантастический сдвиг в реальной литературе — устойчиво развивающийся тренд, его разрабатывают и те, кто на новенького (Мариам Петросян), и те, кто давно пришел в литературу (Сергей Носов), и "посторонние" (Максим Кантор). Те, кто оставляет общую дорожку, чтобы пробить стеклянный потолок. Фантастическое допущение рождает ultra fiction — в ответ на прагматический non-fiction.


И, наконец, последнее.


Каждый охотник желает знать, где сидит фазан.


Каждый писатель должен знать, где сидит читатель.


Но и каждому читателю хорошо бы показать, где ждет его книга — в московском "Фаланстере" или пермском "Пиотровском".


Гоголь в одной из своих статей иронизировал: мол, книжечка эта вышла, значит, где-то сидит и читатель ее.


Надеюсь, что и выдающийся по всем меркам, уникальный книгопродавец — тоже.




Наталья Иванова, литературный критик


Источник

Великий исход

Русская эмиграция и люди социалистической эпохи

Книга Аркадия Ваксберга и Ренэ Герра посвящена эмигрантам, представителям русской культуры, писателям, поэтам, художникам, композиторам и т.д. Ее ценность, на мой взгляд, состоит в том, что книга написана в форме живой беседы двух свидетелей бытия наших изгнанников. Эти беседы в течение семи дней в марте, в Ницце, воссоздают такую яркую, непосредственную картину жизни этих людей, что читатель невольно становится чуть ли не соучастником этих далеких событий.


Из эмиграции Россия еще прекрасней

Аркадий Ваксберг – прозаик, драматург, эссеист, юрист. Им написано более 40 книг в разных жанрах. Ренэ Герра – это имя знает каждый, кто интересуется русской культурой за рубежом. Французский славист, литературовед, коллекционер, собравший уникальную коллекцию картин прославленных русских художников-эмигрантов, Ренэ Герра хорошо знал все особенности русской эмигрантской жизни во Франции.

Главная идея, которую проводит Герра в этой книге, – это идея реванша русской эмигрантской культуры. Он напоминает, например, что еще в 1924 году советская печать, отмечая конференцию русских писателей-эмигрантов, проходившую во Франции, писала об этом событии как о «маскараде мертвецов». Реваншем Герра называет тот расцвет интереса к эмигрантской литературе в России, который обозначился начиная с 90-х годов XX столетия. И это неудивительно, ведь на чужбине оказались такие знаковые писатели и поэты, как Бунин, Ремизов, Набоков, Цветаева, Мережковский, Гиппиус, Газданов, Поплавский, Георгий Иванов, Ходасевич, Бальмонт, да и сам Горький там побывал.

Кроме того, авторы книги признают, что и советская литература 20–30-х годов сохраняла высокий уровень, достаточно назвать такие великие имена, как Булгаков, Платонов, Заболоцкий. Однако и Булгаков, и Платонов лучшие свои произведения не смогли опубликовать при жизни. Советская литература, во всей полноте своей ментальности проявилась уже в послевоенные годы, и авторы «Семи дней в марте» сожалеют, что многие, весьма одаренные из них, сейчас уже забыты.

В книге подчеркивается тот парадокс, что уезжали люди, несомненно и страстно любившие свою родину, но отсутствие свободы, и прежде всего свободы творчества, не давало возможности жить и писать при том режиме. Деспотизм этих запретов в советском искусстве был, конечно, связан с тем, что партийное руководство рассматривало искусство и литературу как важнейшее средство по формированию нового человека, человека социалистической эпохи, поэтому подавлялось все, что, по мнению партии, мешало такому формированию.

Другая главнейшая линия этой книги – это конкретные воспоминания, характеристики тех или иных персонажей русской эмиграции во Франции.

И в то же время Герра подчеркивает, что 1930-е годы были действительно годами расцвета эмигрантской культуры в Париже: клубы, чтения, собрания писателей, газеты, издательства, журналы были многочисленны и интересны. Совершенно другая жизнь – после войны. В связи с Великой Победой в Отечественной войне у многих эмигрантов появилась надежда на смягчение режима и на возвращение на родину. Однако эти надежды оказались весьма сомнительными.



Не обходят авторы своим вниманием и такого авангардиста из разряда так называемых «проклятых» поэтов, как Борис Поплавский, который, как считает Аркадий Ваксберг, входит в первую десятку русских поэтов XX века.

Авторы касаются и такой больной темы, как судьба Марины Цветаевой. Любопытно, что в книге великолепно описана последняя встреча Маяковского и Цветаевой в Париже в 1929 году и вообще характер их отношений. Вопреки позиции большинства русских эмигрантов, которые, естественно, негативно относились к Маяковскому, Цветаева высоко ценила его и писала о том внутреннем конфликте между Маяковским-поэтом и Маяковским-гражданином, который верил – по крайней мере хотел верить – в социалистическое преображение России. И было что-то удивительное и даже символическое в этой антиномичности, когда поэт белой гвардии и белой идеи (Цветаева) находит взаимопонимание с певцом мировой революции.

Хочу отметить огромную роль Ренэ Герра в собирании и хранении рукописей, документов, картин, альбомов, связанных с русской культурой за рубежом. Интерес к России возник у Герра еще в детстве, когда он мальчиком встретился с русской женщиной из первой эмиграции, которая, почувствовав интерес Ренэ ко всему русскому, ввела его в этот мир. И это стало знаковым событием в его жизни, и впоследствии, уже будучи студентом, Герра вошел в круг русских писателей-эмигрантов, и его воображение потрясли эти люди, так не похожие на тех, среди которых он жил.

Для Герра это были люди как бы из иного мира. Они, одинокие и забытые как на родине, так и на чужбине, неизменно привлекали его своим духом и мировоззрением. Он проводил много времени за беседами с Борисом Зайцевым, патриархом эмиграции, и другими писателями и художниками.

Но когда Ренэ Герра стал профессором университета и стал писать об искусстве русской эмиграции, официальная западная славистика не приняла эту тематику, считая, что необходимо изучать только советскую литературу. Герра получил отпор и на Западе, и, конечно, в СССР. И только после перестройки, когда культура русской эмиграции вернулась в Россию, к ней пробудился интерес и в западной славистике.

Источник

«Гостья» Стефани Майер: своя среди чужих

Стефани Майер известна читателям прежде всего как автор «Сумеречной саги», повествующей о любви девушки и вампира. Но Майер решила не оставаться в рамках одной темы и в 2008 году выпустила книгу «Гостья», сюжетно никак не связанную с сагой.




Отказавшись от «вампирского» содержания, Майер осталась верна форме – «Гостья» стала первой ласточкой очередного цикла романов в стиле фэнтези. В ближайшем будущем серию продолжат книги «Душа» и «Искатель». В отличие от «Сумеречной саги», написанной в первую очередь для подростков, «Гостья» изначально рассчитана на более взрослую аудиторию. Впрочем, отзывы новинка получила такие же противоречивые: многие читатели сочли, что «Гостья» вышла более зрелой, открывающей новые грани таланта Майер книгой, но немало и тех, кто оказался ею разочарован. Побить рекорд популярности «Сумеречной саги» роману не удалось, однако его тираж составил 750 000 экземпляров, что является совсем неплохим результатом. Книга рассказывает о противоборстве души и разума, но кажущийся тривиальным сюжет на самом деле таковым не является. В романе душа – это инопланетный завоеватель, а разум принадлежит человеку, пытающемуся противостоять оккупации своего тела.

Действие «Гостьи» происходит на Земле, практически полностью захваченной пришельцами. Кочуя от планеты к планете, они берут в плен обитающих там существ и вселяются в их тела, заменяя разум донора своим. Но инопланетяне вовсе не монстры в духе «Чужого» – намерения их вполне благородны. Они хотят, чтобы люди стали чуть менее агрессивными и научились не только брать, но и отдавать. Одна из пришельцев, душа по имени Странница, вдруг сталкивается с сопротивлением человека. Разум молодой женщины Мелани оказался слишком сильно привязан к любимым ею людям, а потому у Странницы не хватает сил изгнать его из тела. Душа не оставляет попыток завладеть девушкой, но постепенно сама «очеловечивается». Неожиданно для себя она начинает испытывать странные чувства, ее переполняют непонятные воспоминания. Через некоторое время она уже сама не может разобраться в том, что переживает она сама, а что является эмоциями принявшего ее тела. В итоге Странница и Мелани заключают дружеский союз и пытаются помочь уцелевшим после вторжения инопланетян людям. Выясняется, что если чужие души выгнать из тел, то в некоторых случаях разум хозяина туда вернется. Странница, которая успела полюбить окружающих ее людей, хочет покинуть Мелани и дать ей возможность снова стать собой. Чтобы спасти душу от смерти, ее вселяют в тело молодой девушки, чей разум после изгнания души-паразита так и не возвратился.

Фантазийный сюжет не мешает Майер поднимать в романе серьезные проблемы: взаимопонимания, умения разрешать общественные конфликты и действовать сообща. В книге со всей очевидностью показано, что ждет людей, если они и дальше будут замечать только личную выгоду, проблемы решать силовыми методами и потеряют способность любить и заботиться о близких. Живя вместе в пещерах, Странница и люди приходят к главному выводу: нельзя уничтожать разумных существ, даже если кажется, что иначе поступить невозможно. В общем, как и в прошлых книгах, фантастическая канва нужна писательнице по большей части лишь затем, чтобы более выпукло показать характеры героев, душевные искания и трансформацию их собственного «я».

Некоторые рецензенты обвиняли Майер в эксплуатации темы, уже не раз описанной маститыми фантастами. В качестве аналогий приводились «Регуляторы» Стивена Кинга, «Зловещий барьер» Эрика Рассела, «Кукловоды» Роберта Хайнлайна. Сюжет этих произведений строится вокруг захвата инопланетянами сознания людей и полного контроля над ними.Главной целью порабощенных становится любыми способами победить пришельцев, уничтожить их. И в этом заключается основное отличие упомянутых произведений от «Гостьи». В романе Майер земляне стремятся не истребить, а понять непрошенных гостей, в конечном итоге решая дело миром. В «Гостье» достаточно всего: динамики, эмоций, событий и интересных поворотов сюжета.

Анна Свойская

Источник