C МИРУ ПО НИТКЕ

Лю­бовь на дне ада

Кни­га от «РИ­ПОЛ клас­сик» – но­вый ро­ман од­ной из са­мых по­пу­ляр­ных пи­са­тель­ниц со­вре­мен­ной Поль­ши Ма­рии Ну­ров­ской «Су­пру­же­с­кие иг­ры», ко­то­рый анон­си­ро­ван как «ми­ро­вой бест­сел­лер». Ис­то­рия люб­ви. При­ве­ду уж пол­но­стью за­ко­вы­ри­с­тую ан­но­та­цию: «Не­бо пу­с­то. Есть лишь лю­бовь. В неё и на­до ве­рить… Она лю­би­ла его боль­ше всех на све­те. Она меч­та­ла быть для не­го всем. Она хо­те­ла на­всег­да ос­тать­ся для не­го един­ст­вен­ной. Она са­ма под­толк­ну­ла его к дру­гим жен­щи­нам… Но она не смог­ла от­ка­зать­ся от не­го. Они иг­ра­ли в стран­ную иг­ру, в ко­то­рой так лег­ко ока­за­лось по­ста­вить точ­ку. Точ­ку вы­ст­ре­ла в кон­це… И сно­ва о люб­ви. О той, о ко­то­рой меч­та­ют, о той, ко­то­рой стра­шат­ся, о той, что все­гда об­ма­ны­ва­ет, о той, что на­зы­ва­ют ро­ко­вой… Ма­рия Ну­ров­ская пи­шет о жен­щи­нах и для жен­щин. Ро­ма­ны Ну­ров­ской из­да­ют­ся ог­ром­ны­ми ти­ра­жа­ми, и не толь­ко в Поль­ше. Они пе­ре­ве­де­ны поч­ти на все ев­ро­пей­ские язы­ки».



Как-то не слиш­ком вы­ра­зи­тель­но про­дек­ла­ри­ро­ван «ми­ро­вой бест­сел­лер», вя­ло­ва­то, су­хо: «она», «они», «лю­би­ла», «лю­бовь»… Да ещё – «пи­шет для жен­щин». В та­ком слу­чае, це­лый пласт чи­та­те­лей от­ва­лит­ся в сто­ро­ну. Я имею в ви­ду муж­чин. Не на­учи­лись у нас ещё пи­сать цель­ные ан­но­та­ции. Вот ро­ма­ны, ка­жет­ся, уже на­учи­лись пи­сать все, да­же ту­пые пе­вич­ки и те­ле­ве­ду­щие, а с крат­ки­ми и со­дер­жа­тель­ны­ми ан­но­та­ци­я­ми по­труд­нее бу­дет. Это вам не пи­ро­ги печь, в ви­де бест­сел­ле­ров. Но я всё же, не­смо­т­ря на ген­дер­ные ог­ра­ни­че­ния, взял эту кни­гу и про­чёл. И, в об­щем-то, не по­жа­лел. Бо­лее то­го, я да­же со­гла­сен с не­ве­до­мым ав­то­ром ан­но­та­ции, что «есть лишь лю­бовь». Вся ми­ро­вая ли­те­ра­ту­ра на том и сто­ит. Ког­да у ме­ня у са­мо­го спра­ши­ва­ют: «О чём ваш но­вый ро­ман?», я, по­рою те­ря­ясь от столь глу­по­го во­про­са, на­хо­жу един­ст­вен­но вер­ный и уже при­выч­ный от­вет: «О люб­ви». Хо­тя, мо­жет быть, о ней там нет ни строч­ки. Лю­бовь меж­ду строк. Она вез­де­су­ща, от неё ни­ку­да не де­нешь­ся.

А в ро­ма­не Ну­ров­ской от пер­во­го ли­ца рас­ска­зы­ва­ет­ся ис­то­рия жен­щи­ны, пи­са­тель­ни­цы, кста­ти, по­до­зре­ва­е­мой в убий­ст­ве му­жа. Вер­нее, уже осуж­дён­ной, при­го­во­рён­ной к де­вя­ти го­дам и по­пав­шей в тюрь­му. В са­мом на­ча­ле па­ни Вос­пи­та­тель­ни­ца (есть та­кая долж­ность в поль­ской пе­ни­те­ци­ар­ной си­с­те­ме) го­во­рит ей, ос­те­ре­гая от оши­бок: «При­вет­ст­вую в на­шем ба­бь­ем цар­ст­ве… Те­бе ни на се­кун­ду нель­зя за­бы­вать, ку­да ты по­па­ла. Хо­тя… те­перь тут ско­рее цирк, а не тюрь­ма: но­вый ге­не­раль­ный ди­рек­тор рас­по­ря­дил­ся ка­ме­ры не за­пи­рать и ве­лел нам сту­чать­ся пе­ред тем, как вой­ти (! – А.Т.). Вер­саль, да и толь­ко. А во­об­ще, ма­ло что из­ме­ни­лось. Прав­да, те­перь ба­бам, ко­то­рым при­спи­чит пе­ре­спать со сво­им бла­го­вер­ным, по оче­ре­ди раз­ре­ша­ют ин­тим­ные сви­да­ния. Для это­го тут име­ет­ся спе­ци­аль­ная ком­на­та с ди­ва­ном. Ве­дёр­ка под спер­му толь­ко не хва­та­ет… Боль­ше по­ло­ви­ны на­ших кли­ен­ток – ле­с­би­ян­ки… Те­перь ты по­па­ла на са­мое дно ада».

Итак, глав­ная ге­ро­и­ня Да­рья Ка­лиц­кая-Ко­неч­ная на­чи­на­ет борь­бу за вы­жи­ва­ние на этом «дне», хо­тя ус­ло­вия там дей­ст­ви­тель­но поч­ти вер­саль­ские, не че­та на­шим рос­сий­ским жен­ским ко­ло­ни­ям. Сю­жет ро­ма­на раз­ви­ва­ет­ся в двух на­прав­ле­ни­ях: про­шлая жизнь пи­са­тель­ни­цы, её вос­по­ми­на­ния, и ны­неш­няя, тю­рем­ная. И то, и дру­гое чи­тать ин­те­рес­но. Во­об­ще од­на из са­мых боль­ших жиз­нен­ных тра­ге­дий та, ког­да те­бя на­силь­но бе­рут из од­но­го, удоб­но об­жи­то­го ме­с­та, и пе­ре­но­сят в дру­гое, сов­сем не при­спо­соб­лен­ное для тво­е­го при­выч­но­го су­ще­ст­во­ва­ния. Это ло­ма­ет пси­хи­ку, во­лю, са­му ду­шу. Не у всех, ко­неч­но, но у боль­шин­ст­ва. Спа­са­ет имен­но лю­бовь. Вос­по­ми­на­ния о ней. Ма­рия Ну­ров­ская су­ме­ла это под­ме­тить.

Пост­скрип­тум. А му­жа сво­е­го эта пи­са­тель­ни­ца, не Ну­ров­ская, а Ка­лиц­кая-Ко­неч­ная, с та­кой «го­во­ря­щей» фа­ми­ли­ей, всё-та­ки дей­ст­ви­тель­но кон­чи­ла, по­ста­ви­ла ко­неч­ную точ­ку вы­ст­ре­лом из «валь­те­ра» ка­ли­б­ра 7.65. И то­же из-за люб­ви. Ведь где лю­бовь, там, как пра­ви­ло, очень ча­с­то и смерть.

Александр ТРАПЕЗНИКОВ

Источник

Авторы исторических и историко-приключенческих романов боятся нарушить неписаные стандарты жанра.

Обзор новинок от Ольги Шатохиной (РГ)

Сразу несколько интересных книжных новинок - дань не проходящей моде на исторические и историко-приключенческие романы. В России (как, впрочем, и во всем мире) они заметно превосходят по тиражам издания по истории, причем не только академические, но и научно-популярные.


В литературе человеческая история постепенно становится лишь набором предметов быта и событий, на фоне которых действуют выдуманные герои. Причем неважно, идет речь в книге речь о прошлом или автор конструирует будущее. Каноны есть каноны, мода есть мода. Всегда найдутся бдительные критики, которые скажут, что писатель глубоко неправ: в разгар "правильного" Апокалипсиса небо падает на голову совсем не так, как он описывает.


О доблести, о подвигах…



"Нормальные герои всегда идут в обход" (и по времени, и по судьбе). Если почитать, к примеру, недавно вышедший роман Евгения Гаркушева "Призраки будущего" (Экслибрис, 2011) - с первой страницы почувствуешь тоску по неподдельной доблести, по временам, когда еще не царствовало "вместо храбрости нахальство, а вместо подвигов психоз". Поэтому автор и бросает своего героя то в прошлое, то на полтора столетия вперед, когда "век управляемых ракет закончился. Снова можно доверять только пушкам, пулеметам и реактивным снарядам, которые по привычке называют ракетами… И с боевыми машинами пехоты, танками и солдатами противника обороняющиеся смогут бороться на равных. Пусть только подойдут... Когда начнется ближний бой, все будет зависеть от мастерства людей".

Такое вот будущее. Что прошло навсегда, увы, так это время книг о светлом завтра, где все братья, а если свирепо спорят, то только о способах решения научной проблемы…

А какое же прошлое нынче в моде? Одна из эпох, к которой обращается Гаркушев, - сравнительно недавние восьмидесятые годы. Достаточно близкие, чтобы часть читателей прекрасно их помнила, и более чем экзотические для другой части, для тех, кому абсолютнейшей фантастикой и экзотикой покажется такая сцена: "Кафетерий оказался на удивлением пустым. Макаренко заказал две бутылки "Тархуна", два коржика и два заварных пирожных. Настоящий пир! Продавщица, пощелкав на больших деревянных счетах, громко объявила: - Один рубль".

Есть в книге еще и годы двадцатые минувшего века, время голода и лозунгов, мир чекистов и бандитов. Ходит по этому миру парень из восьмидесятых, угодивший туда через XXII век, и соображает, как бы не дай Бог не приблизиться к хате, где в люльке посапывает младенец - его собственный дедушка. Нельзя встречаться с родственниками - всесильное Время в порошок сотрет нарушителя, и ни в какой эпохе он уже не воскреснет. Даже предостеречь от опасности родных не получится.



Впрочем, тоска по доблести может иной раз проявляться весьма своеобразно. Для начала вернемся на полтора с небольшим столетия назад, в то самое время, когда "цивилизованный" мир еще подразделялся на метрополии (среди которых звездой первой величины была Британская империя) и многочисленные колонии, обреченные на прозябание в тени матушки-Европы. Сколько романов посвящено несгибаемым британским джентльменам, ревнителям приличий и хранителям благородных традиций - и писателями-современниками, и теми, кому достались лишь воспоминания о викторианской эпохе, золотом веке Англии. Но вот пришел Джордж Макдоналд Фрезер и принялся "с чувством, с толком, с расстановкой" разносить в пух и прах все вышеупомянутые святыни в серии романов о Гарри Флэшмене. Недавно как раз вышел впервые на русском языке "Флэш по-королевски" (Вече, 2011). Кто мог прослыть, по мнению автора, "настоящим героем" в чопорной викторианской Англии?

Гарри Флэшмен коварен, лжив, подл, беспринципен, труслив, и вдобавок, гордится всем этим. Благодаря всем этому, а также недюжинному везению, ему всегда удается выходить "сухим из воды", получая за каждую очередную кампанию новые награды и чины. "Да, в свое время мне довелось побывать датским принцем, техасским работорговцем, арабским шейхом, псом-воином племени шайенов, лейтенантом американского флота - и это еще не полный перечень, - но ни одна из этих ролей ни в какое сравнение не идет с необходимостью пожизненно носить личину английского офицера и джентльмена". Помимо много численных авантюр, в романе нашлось место и глобальным рассуждениям: "Мир пришел в движение: великие державы вступили в гонку друг с другом за обладание верховной властью, и благодаря импульсу, придаваемому наукой и промышленностью, гонка эта будет жестокой… Германии нужен свой Наполеон, если она намерена получить свое…". Эти слова английский писатель вкладывает в уста молодого, но уже перспективного политика - Отто фон Бисмарка, с которым судьба столкнула Флэшмена при весьма сомнительных обстоятельствах (других у Гарри, кажется, вообще не бывает)… Флэшмен - грубоватая пародия на вояк, прошедших с приключениями множество стран, но равнодушных ко всему, кроме собственной персоны. Самое смешное, что писатель Фрейзер, по воспоминаниям современников, был ревностным традиционалистом и искренне горевал, что солнце Британской империи закатилось навсегда.


О чувствах и людях - бережно

Иногда исторические экскурсы позволяют писателю говорить о том, что циничная современность отказывается воспринимать всерьез.



Амария Рай в сборнике "Примула" (Старая Басманная, 2011) - в изящно стилизованной под восточную притчу "Легенде" - использует средневековый антураж, чтобы свободно писать о чувствах. С нашим временем история о влюбленных, которые умерли, не в силах перенести вечную разлуку, увы, не монтируется. XXI век ироничен и жесток, и хотя толика здравого отношения к "сантиментам" в чем-то даже и полезна, но без прекрасных сказок мир становится намного беднее. Пусть даже они бывают печальными: "И показалось Наставнику, что это сон ему снится: вот закрыл он глаза свои на мгновение, и провалилась в это мгновение дюжина солнечных лет. И увидел он перед собой прекрасного юношу и прекрасную девушку. И увидел он перед собой их любовь и опечалился, потому что был мудрым и мог заглянуть вперёд… и увидел там то, что причинило ему нестерпимую боль... Но и возрадовался он, как только может радоваться человек любви".

Современный сюжет из той же книги демонстрирует, что искреннее чувство почти неразличимо в мельтешении житейских мелочей и реалистически выписанных мелких страстишек. В одиночестве плохо всем и каждому, но, но даже на простую честность мало кому хватает сил. Слаб маленький человек в большом городе… "Внутри неё самой было так тихо, что от попыток докричаться, спросить, "что дальше?", "что ты здесь уселась?", "что ты делаешь?", "ау, ты здесь вообще?" - все ходило воющим сквозняком, без отклика, без эха…".

Известная американская писательница Джоди Пиколт каждый свой роман посвящает какой-нибудь проблеме современного процветающего общества. В книге "Последнее правило" (Книжный клуб "Клуб семейного досуга", 2011) рассказывается история подростка-аутиста. Когда-то он мог бы стать признанным мистиком, мудрецом, затворником, не тратящим время на суету сует. Но в мире, ставящем во главу угла коммуникативные способности и командную игру, его воспринимают только как больного.



"Раньше существовала теория, что мозг аутиста функционирует неправильно из-за пробелов между нейронами, из-за недостаточной связанности. Сейчас появилась другая теория, что мозг аутиста функционирует слишком хорошо. В моей голове столько всего происходит, что мне нужно "работать" сверхурочно, чтобы все охватить. Иногда повседневная жизнь становится тем младенцем, которого вместе с водой выплеснули из купели". Как мы относимся к тем, что отличается от нас? Хватает ли у нас терпения к детям с различными отклонениями? Одна из главных тем романа - материнская любовь, которая во все времена способна творить чудеса.


У истоков



То, что мама отбирала книжку, не позволяя читать ночью, и приходилось с книжкой и фонариком прятаться под одеяло, можно, пожалуй, простить… И книжки те сейчас - всем классикам классика. Романы Фенимора Купера издавались неоднократно, однако новое иллюстрированное издание книги "Пионеры, или у истоков Саскуиханны" (Альфа-Книга, 2011), подарившей читающему миру знаменитого Натаниэля Бампо, достойно внимания прежде всего из-за аутентичных рисунков (более 150). Тут все одобрено автором - визуальные образы героев, подробное изображение их одежды, оружия и предметов быта, причем в "натуральном", то есть реальном историческом виде. Действие "Пионеров" происходит в 1793 году, когда автору было четыре года от роду. Но рассказы старших родственников, множество старых вещей - все это окружало писателя, поэтому работы художника Андриолли (который при своей итальянской фамилии был подданным Российской империи и одно время - учителем Виктора Васнецова) Купер отбирал не только за художественную выразительность, но и за достоверность. Множество более поздних рисунков не только упрощали необходимые для полного восприятия романа детали, но порой и искажали их.



В той же серии изданы и прославленные "Приключения Шерлока Холмса. Записки о Шерлоке Холмсе" (Альфа-Книга, 2011) Артура Конан-Дойла с более чем двумя сотнями иллюстраций. Тут-то с исторической достоверностью вроде бы не могло поначалу возникнуть никаких проблем - писатель, герой и первые иллюстраторы были современниками. Но художники почему-то считали нужным изображать великого сыщика в комическом ключе. Поговаривают, что однажды Конан Дойл, увидев очередной комплект гротескных иллюстраций, дал волю своему ирландскому темпераменту и долго, с громкими проклятьями гонял злосчастного живописца по редакции журнала, в котором эти рассказы печатались. Проблемы кончились, когда появился Сидни Пэджет. Он написал не одну монументальную картину, однако истинную славу ему принесли иллюстрации к книгам о Шерлоке Холмсе. Только Пэджет сумел придумать тот образ Холмса, который был одобрен Конан Дойлом и впоследствии стал каноническим, - высокого, худощавого интеллектуала в пальто с пелериной и клетчатой кепке с двумя козырьками. Именно на иллюстрации Пэджета ориентировался режиссер Игорь Масленников, когда снимал свой знаменитый сериал с Ливановым и Соломиным в главных ролях.

Источник

СПб. В День города на Невском устроят книжные развалы

27 — 29 мая Санкт-Петербургский Дом книги развернет книжную торговлю прямо на Невском проспекте у стен Дома Зингера.

Ещё во время проведения VI Международной выставки-ярмарки «Санкт-Петербургский книжный салон» губернатор Валентина Матвиенко отметила, что было бы хорошо организовать на улицах нашего города, жители которого активно читают и любят хорошую литературу, книжные развалы, такие же, как на набережных Сены в Париже, и это могло бы стать еще одной своеобразной визитной карточкой Северной столицы.



Сотрудники крупнейшего книжного магазина Санкт-Петербурга сочли идею интересной и при поддержке городского комитета по печати и взаимодействию со СМИ решили возродить ленинградско-петербургскую традицию. Дело в том, что, как отмечает генеральный директор Дома книги Любовь Пасхина, в советские годы книжная торговля летом традиционно разворачивалась у стен Дома Зингера и всегда имела большой успех у горожан и туристов.

В дни, когда Санкт-Петербург будет отмечать свой очередной день рождения, Дом книги на своем «книжном развале» планирует предложить гуляющим по Невскому около тысячи наименований книг. Это будут путеводители, издания о нашем городе.

Подготовлен и ряд сюрпризов. Например, на «книжном развале» будет представлен большой ассортимент книг прошлых лет изданий, которые сегодня трудно найти в продаже.

На Невском проспекте также будет организован книгообмен. Движение «буккроссинг» — «книгообмен» давно завоевало популярность по всему миру, теперь и в Санкт-Петербурге любой желающий может обменять свою прочитанную книгу на другую, помогая продлить активную жизнь книг.

Источник

Объявлены лауреаты премии «Небьюла»

Премия «Небьюла», вручаемая за фантастические произведения, объявила лауреатов за 2010 год.



В категории «роман» победила американская писательница Конни Уиллис. Она получила премию за дилогию «Blackout/All Clear». Обе книги пока не переведены на русский язык.

У Уиллис и до этой премии было множество наград. Она неоднократно получала «Хьюго», «Небьюлу» – как за рассказы, так и за романы.

Премию Рэя Бредбери за лучший сценарий получил Кристофер Нолан за картину «Начало».

Лучшей фантастической книгой для детей (премия Андрэ Нортон) была признана «I Shall Wear Midnight» Терри Пратчетта – 38-я книга в серии «Плоский мир» и четвертая из цикла о Тиффани. На русский язык официально не переводилась.

Премия «Небьюла» вручается Американской ассоциацией писателей-фантастов с 1965 года в нескольких категориях (рассказ, короткая повесть, повесть, роман) а также за лучший фантастический сценарий и за лучшую книгу для детей и подростков.

Источник

Можно ли превратить русскую литературу в такой же экспортный продукт, как газ, нефть или лес?

В этом году Россия была почетным гостем Лондонской книжной ярмарки. И что интересно: англичанам почти неизвестны, за редким исключением, имена современных российских авторов. Активно переводят Акунина, Улицкая вошла в шорт-- лист «иностранного» Букера. И все... Нужно ли продвигать русскую литературу в другие страны? И возможно ли сделать отечественную словесность источником доходов наравне с нефтью и газом? Об этом в интервью «Профилю» рассуждает заместитель руководителя Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Владимир ГРИГОРЬЕВ.

- Вы недавно вернулись с Лондонской книжной ярмарки, на которой Россия в этом году была почетным гостем. Удовлетворены результатами?
- Это же не олимпиада и не чемпионат мира, это процесс. На ярмарке прошло более сотни профессиональных и публичных мероприятий – круглые столы с издателями и литагентами, презентации книг, встречи авторов с читателями… Англичанам практически неизвестны имена современных российских авторов, за редким исключением. Таких как Акунин (он был «автором дня», и его активно переводят, и он уже достаточно известен), Улицкая, которая вошла в последний шорт-лист «иностранного» Букера.
Ну, а результаты станут понятны года через полтора-два. Это дорога, и очень длинная, по которой надо было начать движение, вот мы и начали продвижение наших авторов на англо-саксонский книжный рынок.

- Французы, немцы, итальянцы переводят достаточно активно нашу современную литературу. Почему на англоязычном рынке такие сложности?
- Первое и самое важное – их ощущение самодостаточности. Считают, что все началось с них – и история, и литература, и книгоиздание.

- Литературу и книгопечатание, вроде, не англичане изобрели?
- Зато коммерческое книгоиздание как бизнес – точно с них началось. Они зациклены на себе, видят мир очень своеобразно, особенно в Америке. За год в США и Великобритании выходит примерно по 150-160 тысяч титулов, число переводных не превышает 3 %, это 4,5 тысячи, ну, а наших современников, дай Бог, 10 - 20 названий.

- А как же великая русская литература?
- Великая русская литература почитаема. Может, и это негативно влияет на развитие бизнеса, ведь сравнение не в пользу современных авторов. Была мода на перестройку: все находились в предвкушении новой великой русской литературы, ждали появления новых имён, свежих трендов, ждали, что откроются ящики всех столов. Потом ждали, что откроются архивы, можно будет издать кучу интересного, предвкушали поток из архивов спецслужб. Когда ничего сногсшибательного и скандального не произошло, интерес угас. Все это еще совпало с процессом угасания переводческой школы. Сегодня даже если английское издательство и хотело бы получить кого-то из новых авторов – читать некому. В первой двадцатке английских и американских издательств на пальцах одной руки можно пересчитать редакторов, которые следят за нашим литературным процессом, Тех, кто читает по-русски, вообще не осталось. Высокопрофессионально переводят с русского на английский от силы человек пять. Двадцать лет мы вообще не поддерживали переводы с русского языка. Не содействовали тому, чтобы переводческая школа с русского языка на английский развивалась. Когда-то для талантливых толмачей организовывали стажировки, можно было поработать в издательствах «Прогресс» и «Радуга», приехать в Институт русского языка. Теперь ничего не осталось. Поколение переводчиков, которые вошли в историю переводами Достоевского, Чехова, Бунина, Толстого, уходит, а новое не пришло. Ни поддержки издательств, ни снятия их рисков, а главное – нет тех профессионалов, которые могли бы прочитать и оценить текст в оригинале и веско резюмировать – вот это надо делать! Да и у нас некому грамотно «отбрендировать» отечественного автора. Издателям недосуг этим заниматься, а литагентов, которые понимают, что это будет их заработок – тоже единицы. Необходима институциональная реформа экспорта интеллектуальной (литературной) собственности. Это же не нефть: трубу построили, и она себе течет. Тут другие материи, с ними нужна иная стратегия.

- Тем более, что в нефти там нуждаются, а без нашей литературы легко обходятся.
- Ну, да. Тем не менее, у нас замечательно развивается литературный процесс, и надо приложить усилия, чтобы изменить ситуацию на англосаксонском рынке. Для этого, собственно, и затевалась особая программа на нынешней Лондонской ярмарке, и ее продолжение - на BookExpo America в Нью-Йорке в 2012-м.

- Почему ситуация оказалась настолько запущенной? Неужели существовала уверенность, что в условиях рынка все сложится само собой?
- Сначала издателям надо было просто выжить. Потом – научиться работать на внутреннем рынке. Теперь пора превратить литературу в экспортный продукт. У крупнейшего американского агентства William Morris более трех тысяч авторов - фантастический набор интеллекта. Они совершенно правомерно полагают, что литература – это основа и для драматургии, и для кино, и для телевидения. В экспортной составляющей Америки, после вооружений и сельскохозяйственной продукции, на третьем месте идет копирайт - интеллектуальная собственность, конечно, это не только литература.

- А у нас?
- Думаю, в первые полсотни не входит. Если мы не хотим оставаться территорией по поставке энергоносителей, надо что-то делать. Это понимают все, но все не так просто перестроить.

- Как а этом процессе может участвовать государство?
- Госрегулирование у нас уже было. Сейчас есть несколько путей. Можно точечно помогать и содействовать частному бизнесу, как пытаемся мы. А можно сделать как в Китае: они кого-то пускают на свой рынок, и взамен этот кто-то продает и продвигает китайские книги у себя. Такие соглашения с французским La Gardere и английским Pearson китайцы заключили.

- Остроумно, но насколько эффективно?
- Лучше, конечно, чем ничего. Но когда это не ваша работа, а нагрузка в качестве бартера, понятно, что особого толка не будет. Китайцы, кстати, объявили, что собираются приватизировать свою издательскую индустрию и пустить на неконтрольные пакеты иностранцев. А это 270 тысяч наименований книг в год тиражом 7,5 миллиардов экземпляров. Посмотрим. Очень любопытно. Хотелось бы, чтобы и наши издатели поучаствовали.

- Это сколько же бумаги?!
- А сколько китайцев!
Мы пошли другим путем – все разгосударствили. Если отбросить выпуск издательства «Просвещение», на 95% книгоиздание у нас частное. Мы не видим в этом угрозы – на книжном рынке есть все, в том числе и вся классика. Я считаю, что у нас даже перебор в выпуске по количеству наименований.

- Перебор в чем?
- У нас примерно 4 тысячи книжных магазинов, средняя площадь – 100 - 150 м2, на ней можно разместить 3-5 тысяч наименований книг. При выпуске ежегодно – 120 тысяч, даже если отбросим нерыночные издания, считайте, тысяч 80. Надо отследить новинки, а еще остатки прошлого года тянутся, а еще есть книги длительного спроса. Где все это размещать? Инфраструктура не соответствует масштабам рынка. В этом мы сильно отстаем от Европы, у нас 1 магазин на 20 000 населения, там – на 4-5 тыс. Но при этом развивается электронное книгоиздание, новые подходы и новые системы. Думаю, дефицит торговых площадей за счет этого будет покрыт.

- А как вам объявление о возможной покупке А. Мамутом английской книготорговой сети Waterstones?
- Александр очень хотел развивать сеть «Букбери», но один известный «горе-книжник» его отжал и обанкротил сеть, не понимая, что наносит жутчайший удар по интеллектуальной среде страны. Ему, в общем, наплевать, главное - война за активы, никелевые, алюминиевые. А Мамут стал издателем, развивает вкус и страсть к крупным гуманитарным проектам, пытается интернационализировать и книжный бизнес. Желаю ему удачи. Надеюсь, что не утратит интерес к внутреннему рынку.

- Я много общаюсь с книгоиздателями и книготорговцами, настроения у них сейчас, мягко говоря, апокалипсические.
- Я книгоизданием занимаюсь больше 20 лет и не помню, чтобы книгоиздатели говорили: «Все хорошо». Не помню. И нигде в мире такого нет.

- Как тогда относиться к тому, что кто шепотом, а кто не шепотом говорит, что продажи упали на 40 %?
- Это не совсем так! Реально по отрасли за 2010 год - 12% – 15%. По количеству физических экземпляров книг – падение от 10 до 15 %, по деньгам - с поднятием цен на книги - падение еще меньше. Они начали вскидывать руки к небу, потому что первый квартал этого года – провальный. Мы же всех предупреждали: у нас в отрасли кризис опаздывающий – книжники идут последними в медиаиндустрии. Мировой экономический наступил в 2008-м, а у книжников еще в 2009-м нормально было. Только в середине прошлого года докатилось.

- Можно еще трактовать как кризис бумажного книгоиздания. Наступает конец эры Гуттенберга?
- Да нет пока. Нельзя оценивать на эмоциях. Надо смотреть, как это происходит на продвинутых рынках. Летом прошлого года Amazon объявил, что у них продажи электронных книг количественно опередили бумажные. Впервые. В тоже время в США объем рынка электронных книг не превысил 3% – 5% от «бумаги». Популярность и востребованность электронных книг растет на 150 – 200 % в год. И у нас тоже. У нас проблемы с электронной книгой наложились на некоторую психоневрологическую историю из советского прошлого: все наши законы потому и писались, что были не обязательны для исполнения. Когда создали нормативные акты по авторскому праву их, собственно, также не стали исполнять - как качали музыку и кино, так и качают, то же происходит и с книгами.

- В этой ситуации крайними оказываются авторы. Если литература полностью уйдет в Сеть, они становятся совсем уж беззащитными.
- До какой-то степени. Но ведь Интернет работает и на их популярность. Другое дело, что они никак не могут это монетизировать. Видят количество скачиваний - миллион раз, ну, или пусть сто тысяч, переводят в количество книг, умножают, добавляют нолики, не желая понять, что это не геометрическая и даже не арифметическая зависимость.

- Виртуальная популярность массирует эго. Но, как поётся у Высоцкого, «Где деньги, Вань»?…
- Реальность в том, что больше половины не стали бы покупать эту книгу в принципе. Скачали – еще не значит, что прочитали. Это раз. Во-вторых, надо учитывать, что мир сильно меняется. Все законы по авторскому праву писаны 30 - 40 - 50, а то и 70 лет назад, они фиксировали не только иное состояние медиаиндустрии, но и иное операционное состояние авторского права. Сейчас всё должно быть другим. Но с учетом интереса авторов и издателей.

- Возможно ли в сегодняшних условиях сделать так, чтобы и читателям, и писателям, и издателям было удобно и выгодно?
- Эффективно работающая бизнес-модель не должна тормозить развитие средств коммуникации и скорости доставки продукта. Мы проводили опрос: «Сколько человек готов платить за книгу, скачанную в Интернете?» Уже половина готова оплатить электронную книгу по цене бумажной или ниже. Это о чем говорит? Фантастический процент для России, которая качает 95% пиратской продукции! В принципе, если создать механизм оплаты, легкий и доступный через Интернет, то вскоре почти все будут готовы свои три рубля заплатить. Электронная книга априори в два раза дешевле, если не в три: нет расходов на бумагу, полиграфию, нет расходов на логистику и доставку. Вот, к примеру, Акунин написал новый роман, а кто-нибудь из наших главных поисковиков просто выкупил его у автора и предложил своим пользователям. Уверен, интересный многообещающий эксперимент получится, и с точки зрения охраны авторского права, и развития коммуникаций.

- Не было такого пока.
- Будет! Они будут либо покупать, либо выступать агентами по продвижению того или иного продукта на рынке. Условно говоря, ты входишь, набираешь «новый роман Акунина», и пожалуйста: «Вы можете купить у нас или получить как пользователь бесплатно в качестве бонуса». Так или иначе, эти пути-дороги быстро отстроятся. Контент может быть образовательный, развлекательный или информационный - какой хочешь. Только надо продумать, как превратить его в деньги. И самое главное, чтобы это было максимально удобно для пользователя. Желания тупо украсть уже почти ни у кого нет.

- Когда обрушится бумажный книжный рынок?
- Да не обрушится он. Он будет медленно, как шагреневая кожа, убывать.

- Понятно, что, скажем, издания по искусству останутся и детские, скорее всего, выживут.
- Они – несомненно. Останется книга как произведение искусства. Художники будут иначе работать, будут добавляться какие-то полиграфически продвинутые фенечки. Возможности, которые уже предоставляет современная полиграфическая индустрия, огромны. Динамика? Не знаю. Сейчас 95% бумажной книги, 5% электронной. Лет, может, через 10 – 20 будет там 50 на 50, потом, возможно, будут электронные преобладать. Хотя, вот, смотрите, VHS и DVB исчезли в один день. В XXI веке время летит с такой скоростью, что строить прогнозы почти невозможно.

- Как будут выживать издательства? Сейчас, наверное, их количество сократится?
- Опять же не факт. Новую бизнес-модель пока никто не построил. С электронной книгой издатель, возможно, ничего не потеряет. В любом случае уже возникают какие-то агрегаторы контента, не исключаю, что ими станут провайдеры или поисковики, которые будут агрегировать и предлагать большие каталоги. Бизнес-то останется. Любой серьезный издательский дом (ориентированный на периодику) уже начинает развивать стратегию 360 градусов. Если ты «генеришь» контент – тебе нужна и газета, и хорошо б еще радиостанцию иметь, и телевидение, и IPad-версию, и в твиттере засветиться, и в фэйсбуке – во всех средствах коммуникации. За редким исключением ведущие мировые книжные издательства не входят в медиахолдинги. Кстати, такая же картина и с киностудиями-мейджерами.

- А типографии?
- Могу ответственно сказать, что, несмотря на рост количества продаваемых электронных книг, потребление бумаги не падает. Вот все говорят, электронная книга - спасение для будущего Земли: меньшее количество загубленных деревьев, целлюлозы – пока получается не очень.

- Зато все ящики почтовые завалены…
- Да, полиграфия легко переконвертировалась на рекламу, на упаковку, директ маркетинг. Будут те же самые каталоги печатать миллионами.

- Мы по-прежнему читающая страна?
- Тридцать шесть процентов населения России не читают книг вообще, среди тех, кому от 17 до 25 лет – процент не читающих еще выше. Это поколение, становление которого попало на середину - конец девяностых. Мы тут не одиноки. Каждая развитая страна переживала подобное, когда у чтения появилось огромное количество альтернатив. Великобритания вкачивает большие деньги в общественные организации, которые занимаются активной пропагандой чтения. Германия выбрала в качестве движителей этого процесса издателей и полиграфистов. В России три года назад запущена программа, призванная привить вкус к чтению. Но в целом, как общенациональный продукт, пока она не явила себя. Была надежда на библиотекарей, учителей. Не очень эффективно. Нет готовой инфраструктуры, да и общественное сознание не созрело. Библиотечное, учительское сообщество, книгоиздатели, книгораспространители должны сложить такую организацию, которая срывала бы двери с петель во всех кабинетах и научилась эффективно воздействовать на общество!

- У нас когда-нибудь станет модно читать современную качественную литературу?
- А что, у нас не модно читать современную качественную литературу?

- Ну, судя по тиражам – не очень. В связи с этим, как вы считаете, количество и качество наших литературных премий адекватно состоянию современной отечественной литературы?
- Мне трудно судить. По крайней мере, премия – это медийное и общественное внимание. Некоторые – «Ясная Поляна», «А. Солженицына» – по сути, за вклад в литературу – это оценка жизни и подвижничества автора. Другие – один из способов продвижения серьезного чтения и стимулов серьезно заниматься литературой, а не уходить в окололитературные сферы, где платят деньги, на которые можно нормально жить.

- «Большая книга» - ваше детище. Как удалось создать жизнеспособный проект?
- Сначала надо собрать неравнодушных к судьбе отечественной культуры состоятельных людей и предложить им внятный с точки зрения бизнеса гуманитарный проект, на который они готовы жертвовать деньги. Потом, по образцу Нобелевской премии, передать их средства в профуправление, и только за счет процентов создать премиальный фонд. Затем потратить время и силы на подбор адекватных экспертов и членов жюри, тоже неравнодушных. Позаботиться о медиасопровождении, чтобы премия стала частью нашего литературного процесса и общественной жизни. Я постарался убрать из регламентов всё, что мешает. Когда у тебя пять членов жюри - они начинают лоббировать. В «Большой книге» открытая внятная система голосования, оно начинается с шорт-листа, в нем принимает участие 100 человек. Попробуйте отлоббируйте! Я же создавал не премию «имени Григорьева» и, извините, не руковожу ею. Есть аппарат, литакадемия, есть учредители, есть попечительский совет. Отчеты – пожалуйста. В любой момент собирайтесь, все прозрачно. Пять лет отработали. Когда недоброжелатели пишут всякие гадости, что все куплено, ответственно говорю: «Чушь собачья!»

- Что думаете о будущем «Русского Букера»? Честно говоря, последние годы его лауреаты вызывали недоумение.
- Найдут ли деньги? Откуда я знаю. А по существу они были первыми - честь и хвала, - однако создали, по моему мнению, несколько ущербную систему. Я сказал Шайтанову (литературный секретарь премии «Русский Букер»): «Давай на улице, даже нет, где-нибудь в библиотеке или в кино во время сеанса какого-нибудь вудиалленовского фильма, зададим в зале вопрос: кто назовет трех из десяти последних лет лауреатов Букера?»

- Боюсь, мало будет таких героев.
- Вот и я боюсь. В то же время искренне желаю Букеру выжить и развиваться. Это ведь зеркальное отражение политики некоторых наших «толстых» журналов. Многие редакторы не хотят жить в ритме страны, а хотят жить в своем ритме, и все время стонать: «Дайте нам денег…» Коллеги! Возьмите на себя хоть какое-то социальное бремя. Зарабатывайте себе на жизнь, не пытайтесь конкурировать с книжниками, создавайте новые имена, создавайте площадки для молодых талантов. Нет, они твердят: «Мы – история страны, вы обязаны нас спасти…» Пока спасаем как уникальное экспертное сообщество.

- Вы много лет возглавляли замечательное издательство «Вагриус», сейчас «инстинкт издателя» срабатывает? Попадаются тексты, которые хотелось бы представить публике? Что сейчас читаете?
- Гораздо меньше, чем раньше, но стараюсь читать. Не пропускаю новинок Владимира Маканина, Димы Быкова, Олега Павлова, Виктора Пелевина, Людмилы Улицкой и еще полутора десятка имен. Очень понравились последние романы Миши Шишкина и Романа Сенчина. А в целом, за год остается всего несколько вещей, которые запоминаются. «Инстинкт издателя» срабатывает, но нет времени на продюсирование, поэтому передаю кому-то с надеждой, что получится хорошая книга. Вот на этой флешке - воспоминания Генриха Падвы – фантастически интересно – Высоцкий, Ходорковский, Япончик… На этой – совсем молодой, но очень талантливый и перспективный автор.

- Какая из программ Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям для вас сейчас особенно важна и актуальна?
- Вышло поручение Президента Медведева, после встречи с деятелями культуры, о создании инфраструктуры поддержки переводов с русского языка. Мы учредили «Институт перевода» при участии трех ведущих библиотек – Ленинки, Салтыковки, Иностранки, а также МГУ, РГГУ, РИА «Новости», МГЛУ, фонда Ельцина, фонда «Русский мир». Впервые за последние двадцать лет мы начинаем программу поддержки зарубежных издателей и переводчиков: профессиональная подготовка, приглашение их в Россию, встречи с писателями. И большая переводческая премия. Вы – первое издание, которому я об этом рассказываю. Хотелось бы также не ослаблять усилий по поддержке и пропаганде чтения.

Клариса Пульсон

ДОСЬЕ

Владимир ГРИГОРЬЕВ окончил МГПИИЯ им. М. Тореза.
В 1982-1992 гг. - редактор, научный редактор, заместитель заведующего, заведующий редакцией издательства АПН "Новости".
В 1992-1998 гг. - генеральный директор издательства "Вагриус".
В 1998-1999 гг. - президент компании "Премьер Фильм".
В 1999-2004 гг. - заместитель министра Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и средств массовых коммуникаций.
В настоящее время - заместитель руководителя Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям.

Источник

Компания Disney переименовала экранизацию книг Берроуза

Компания Disney приняла решение переименовать картину, основанную на серии романов Эдгара Берроуза о Марсе. Об этом сообщается на сайте Collider.



Изначально предполагалось, что фильм будет называться «Джон Картер с Марса». Однако от уточнения «с Марса» решили отказаться. Теперь лента носит наименование «Джон Картер». Картер — главный герой романов Берроуза, ветеран гражданской войны в США, который необъяснимым образом попадает на Марс. Серия Берроуза включает в общей сложности 11 книг. Все они были опубликованы впервые в период с 1912 по 1943 год.

Джона Картера в фильме сыграет актер Тэйлор Китч. Также в картине будут заняты Саманта Мортон, Уиллем Дефо и Линн Коллинз. Режиссером ленты является Эндрю Стэнтон («В поисках Немо», «ВАЛЛ-И»). Предполагается, что фильм выйдет в прокат в марте 2012 года.

Источник

Путем посредственности

Пока аналитики спорят о разнице подхода к модернизации Путина и Медведева, интересно вспомнить, что думал о социальном прогрессе другой великий ум — Лев Толстой



Явление Толстого Западу произошло в такую пору, когда уже отчетливо выявилось, что цивилизация есть движение от дикости к пошлости: все титаническое нейтрализуется в качестве курьеза и утилизируется в качестве шоу.

Толстой это успел и увидеть, и оценить. Еще при его жизни наш матерый человечище на международной выставке был включен в «шествие мудрецов» наравне с Сократом, Конфуцием и прочими Учителями человечества (актеры были загримированы под Учителей не только снаружи, но даже изнутри: они могли отвечать на вопросы зрителей в духе своих учений). И когда один из преданнейших почитателей прибежал к нему с этой радостной новостью, Толстой лишь покривился: они из всего сделают комедию. От срывателя всех и всяческих масок, разумеется, не укрылось, что никакого европейского толстовства, равно как и конфуцианства, его европейская слава не породила. А Лев Николаевич отнюдь не намеревался поражать мир своим экзотическим титанизмом — он всерьез желал увести его, и прежде всего Россию, с того пути, который и сегодня считается магистральной дорогой человечества.

Толстой не видел оснований считать рациональным (разумным) тот образ жизни, который отнюдь не делает людей счастливее, да еще и несет с собою в лучшем случае взаимное отчуждение, а в худшем — ненависть, доходящую до внутренних и внешних войн. У нас тоже, казалось бы, мало причин обожествлять «прогресс», пролегающий через ГУЛАГ и Освенцим, через Сталинград и Хиросиму в полную неизвестность. Но все-таки если бы мы пожелали отыскать ту дату, после которой все попытки свернуть с «общечеловеческого пути» уже были трачены завистью к более удачливому «золотому меньшинству», это был бы год смерти Толстого. Его аристократическое отвращение к успехам либеральной цивилизации уж никак не было отвращением лисицы к недозрелому винограду — русский гений презирал «прогресс», взирая на него исключительно сверху вниз.

На Западе прогремели главным образом те «анархические и нигилистические» взгляды позднего Толстого, за которые он был отлучен от Нобелевской премии — как же это можно всерьез отрицать и государство, и церковь, и собственность, и брак в его тогдашнем (а тем более нынешнем) состоянии! Однако Толстой еще и в пору первой серьезной российской либерализации рубежа шестидесятых в собственном журнале «Ясная Поляна» высказывался о прогрессе и либерализме очень даже нелицеприятно. Начиная с самого святого — с университетов: их-де было бы совсем неплохо уничтожить, ибо университеты дурны.

«Никто никогда не думал об учреждении университетов на основании потребностей народа. Это было и невозможно, потому что потребность народа была и остается неизвестною. Но университеты были учреждены для потребностей отчасти правительства, отчасти высшего общества, и для университетов уже учреждена вся подготавливающая к ним лестница учебных заведений, не имеющая ничего общего с потребностью народа. Правительству нужны были чиновники, медики, юристы, учителя — для приготовления их основаны университеты. Теперь для высшего общества нужны либералы по известному образцу — и таковых приготавливают университеты. Ошибка только в том, что таких либералов совсем не нужно народу».

Из университетских студентов выходят «или чиновники, только удобные для правительства, или чиновники-профессора, или чиновники-литераторы, удобные для общества, или люди, бесцельно оторванные от прежней среды, с испорченною молодостию и не находящие себе места в жизни, так называемые люди университетского образования, развитые, т.е., раздраженные, больные либералы». «Кто та малая часть, верующая в прогресс? Это так называемое образованное общество, незанятые классы… Кто та большая часть, не верующая в прогресс? Это так называемый народ, занятые классы. …Прогресс тем выгоднее для общества, чем невыгоднее для народа». «Чем более человек работает, тем более он консерватор, чем менее он работает, тем более он прогрессист».

Вы, нынешние, — ну-тка! Этот консерватор и правительство, и дворянство заносит в прогрессисты, а в консерваторы — «мужика-земледельца, чиновника на месте, фабричного, имеющего работу». А все потому, что гармонию Толстой считал более важным качеством, чем развитие, ибо утрата гармонии есть утрата счастья, ощущения своей жизни правильной и разумной.

Птица, коза, заяц, волк должны кормиться, «множиться», кормить свои семьи, и человек должен точно так же добывать жизнь, с тою только разницей, что он погибнет, добывая ее один, ему надо добывать ее не для себя, а для всех. «И когда он делает это, у меня есть твердое сознание, что он счастлив и жизнь его разумна». Это уже зрелый Толстой эпохи «Исповеди».

Консерватизм Толстого — стремление вернуться не к каким-то «старозаветным», но прямо к биологическим началам бытия. Но как же заканчивается его потрясающая «Исповедь»? Ему снится, что он висит над бездонной пропастью, и он понимает, что если будет смотреть вниз, то соскользнет в бездну. И он начинает смотреть в небо — и сосредоточенность на бездне вверху спасает его от ужаса перед бездной внизу.

Небо спасает от ужаса перед землей! Толстого можно упрекнуть, что, избирая для себя защитой небо, прочим смертным он предлагает уподобиться животным. Однако можно и усмотреть в его судьбе намек на уникальное свойство классической русской культуры: в ее наиболее мощных образцах высокое, небесное верит в силу и мудрость земного и часто даже готово служить ему. И при всех, в том числе и справедливо уничижительных, словах о русском мессианстве приходится признать, что цивилизованный мир напрасно пропустил мимо ушей урок Толстого: социальный прогресс невозможен в отрыве от неба и земли, от метафизического и первозданного.

Но Толстому-то было хорошо, в его время высказываться критически о европейской цивилизации еще не означало лить воду на мельницу российской реакции. Сегодня же безопаснее отметить, что мы тоже оставили наш модернизационный порыв без представительства архаики и метафизики, освободившись как от власти земли, так и от власти неба. Разумеется, государственная власть от такого бренда, как Tolstoy, никогда не отречется. Это прогрессивные умы мечтают превратить Россию в «нормальную», то есть ординарную, страну, спокойно, как и подобает посредственностям, идущую путем середины, — не опираясь на землю и не устремляясь в небеса.

Но отвергнутые биологические основы и грезы о бессмертии мстят падением рождаемости, упадком жизненного тонуса — что, если оценить успехи народов-«счастливчиков» не числом мобильников и автомобилей, а расходами на транквилизаторы и психотерапию?

Александр Мелихов

24.05.2011

Источник

Новый старый Хэм

“Праздник, который всегда с тобой” вышел в оригинальном виде

Автобиографические записки великого Эрнеста Хемингуэя о Париже мы знаем под названием “Праздник, который всегда с тобой”. Но мало кто знает, что это название писателю не принадлежит — Хемингуэй умер, не успев ни закончить, ни отредактировать свое произведение.



Рассказывает внук Хемингуэя, Шон: “В ноябре 1956 года администрация отеля “Ритц” в Париже убедила Эрнеста Хемингуэя забрать два маленьких сундука, которые он хранил там с марта 1928 года. В них лежали забытые вещи, оставшиеся от первых лет его пребывания в Париже: машинописные страницы прозы, блокноты с материалами для романа “И восходит солнце”, книги, газетные вырезки, старая одежда. Чтобы переправить этот ценный груз домой, в Финку на Кубе, Эрнест и его жена Мэри перед плаванием через Атлантику на “Иль-де-Франс” купили большой пароходный сундук фирмы “Луи Вюиттон”. Я видел этот сундук в нью-йоркской квартире моей крестной матери Мэри и до сих пор помню это элегантное кожаное сооружение с медными углами, броским логотипом и тиснеными золотыми инициалами “ЭХ”. Сундук был так велик, что я легко поместился бы в нем целиком, и, глядя на него, я дивился тому, какую великолепную, полную приключений жизнь прожил мой дед. Вполне возможно, что у Хемингуэя и раньше возникало желание написать о своих первых годах в Париже — например, во время долгого выздоровления после почти фатальных авиакатастроф в Африке в 1954 году, — но толчок работе дает повторное знакомство с этими материалами, “мемориальным посланием” из эпохи, когда он формировался как писатель. Летом 1957 года он начал работу над “Парижскими записками”, как он их называл”.

Записки вышли посмертно, но Хемингуэй считал их незаконченными. Редактировала рукопись Мэри. Она же дала название, взяв его из разговора мужа с Аароном Хотчнером: “Если тебе повезло в молодости жить в Париже, то, где бы ты ни очутился потом, он остается с тобой, потому что Париж — это переходящий праздник”. Существовало несколько вариантов рукописи, не было введения (то введение, которое мы знаем по советским изданиям, из разных фрагментов составила Мэри). Шон пишет: “Часть материала, который Хемингуэй намеревался включить в книгу, была исключена, а другой материал, который он написал для книги, но затем решил выбросить, был добавлен — в частности, глава под названием “Рождение новой школы”, значительная часть главы об Эзре Паунде”. То есть старик Хэм вовсе не хотел, чтобы мы читали эту главу.

Это издание книги, над которым трудились сын и внук писателя и которое вскоре выйдет в России, основано на самых последних рукописях с его пометками. В частности, в роман включена глава, никогда ранее не публиковавшаяся, но которую собирался напечатать сам писатель, — “Рыба-лоцман и богачи”. В ней, объясняет Шон, Хэм описывал свой разрыв с Хэдли и женитьбу на Полине Файфер. Хемингуэй решил не включать его в книгу, потому что рассматривал свои отношения с Полиной как начало, а не конец.

ЦИТАТА ИЗ НЕИЗВЕСТНОГО ХЕМИНГУЭЯ

“Зима была ужасная. До того как приехали эти богачи, к нам проник другой представитель их вида, воспользовавшись самым древним, наверное, приемом. Это когда незамужняя молодая женщина временно становится лучшей подругой замужней молодой женщины, поселяется с мужем и женой, а потом бессознательно, невинно и неотступно делает все, чтобы женить на себе мужа. Если муж писатель, трудится над книгой, большую часть времени занят и не может в течение дня составить компанию своей жене, такой расклад имеет свои преимущества — пока ты не понял, что из этого получается. Писатель закончил работу — и рядом с ним две привлекательные молодые женщины. Одна — новая и малознакомая, и, если ему не повезло, он теперь любит обеих. И тогда та, которая настойчива, побеждает. Выглядит это глупо. Но в самом деле любить двух женщин одновременно, по-настоящему любить — это самое страшное и разрушительное, что может приключиться с мужчиной, когда незамужняя решила выйти замуж. Жена об этом не догадывается и верит мужу. У них бывали трудные времена, они прошли через них вместе, в любви друг к другу, и она верит мужу безоговорочно и беззаветно. Новая говорит: ты не можешь любить ее в самом деле, если любишь и жену.

Сначала она этого не говорит. Это происходит позже, когда убийство уже совершилось. Это происходит, когда ты уже врешь всем подряд и только одно понимаешь: что ты правда любишь двух женщин. Все это время ты делаешь невозможные вещи; когда ты с одной, ты любишь ее, когда с другой — ее любишь, когда они вместе — любишь обеих. Ты нарушаешь все обещания, поступаешь так, как никогда не позволил бы себе поступить и не захотел бы. Настойчивая побеждает. Но в итоге побеждает проигравшая — и это самая большая удача в моей жизни. Вот какой получилась та последняя зима. Вот что я о ней помню.

…Может быть, все-таки легче сломать ногу, чем разбить сердце, хотя говорят, что теперь все ломается и разбивается, и иногда зажившее место становится потом еще крепче. Про это не знаю, но таким был Париж, когда мы были очень бедны и очень счастливы”.

Источник

Лауреатом премии Вудхауза стал уроженец Ленинграда

Американский писатель русского происхождения Гари (Игорь) Штейнгарт стал лауреатом премии имени Вудхауза, присуждаемой за лучшее юмористическое произведение на английском языке, сообщает BBC News. Штейнгарт был награжден за книгу "Суперпечальная правдивая история любви" (Super Sad True Love Story).



Этот роман вышел в США в июле 2010 года и стал бестселлером. В книге рассказывается история 39-летнего Ленни Абрамова, сына русского иммигранта в Америке, влюбившегося в 24-летнюю кореянку. "Суперпечальная правдивая история любви" была награждена премией американского интернет-журнала Salon, а также признана одной из лучших книг года ведущими американскими газетами, в том числе The New York Times и The Washington Post.

Гари Штейнгарт, переехавший в США из Ленинграда в возрасте семи лет, стал первым американским лауреатом премии Вудхауза - ранее ее получали только англичане. Как лауреату Штейнгарту полагается бутылка шампанского и собрание сочинений Вудхауза в 52 томах; кроме того, по традиции премии свинью породы старая пятнистая глостерширская назовут в честь победившей книги.

В прошлом году премия Вудхауза была присуждена Иэну Макьюэну за роман Solar ("Солнечный"). Ранее лауреатами этой премии, вручаемой с 2000 года, становились Джонатан Коу, Уилл Селф и другие британские писатели

Источник



Премию Вудхауза получил американец Гэри Штейнгарт

Премия Вудхауза в этом году присуждена американскому писателю Гэри Штейнгарту. Жюри наградило его за роман «Супер-печальная правдивая история любви». Штейнгарт стал первым американцем, удостоенным премии Вудхауза (полностью её название звучит как Bollinger Everyman Wodehouse prize).




Таким образом, хотя «Дживс и Вустер» – произведение столь же английское, как пятичасовое чаепитие, но монополия британцев на премию, названную в честь автора знаменитых юмористических историй, оказалась в этот раз нарушена. По мнению жюри, Штейнгарту в его произведениях удалось передать «истинно вудхаузовский дух юмора». Другими претендентами на приз в этом году были британские романисты Сэм Лейт, Кэтрин О’Флинн, Индия Найт и индийский писатель Ману Джозеф.

Роман-победитель, «Супер-печальная правдивая история любви», повествует об антиутопической Америке недалекого будущего и 39-летнем выходце из России Ленни Абрамове, который пытается добиться любви 24-летней американской кореянки Юнис Парк. «При прочтении остаётся неясным, что означает эта ноющая боль у вас в животе: происходит ли она от того, что вы слишком много смеетесь над книгой, или же от грусти, которую она навевает», – отмечает в своей рецензии на роман газета Observer. Член жюри премии Вудхауза Питер Флоренс, в свою очередь, отметил выдающийся сатирический дар Штейнгарта.

В награду победителю традиционно досталась бутылка шампанского и собрание сочинений Вудхауза. Кроме того, в честь его книги назовут поросенка.

Источник: The Guardian

Источник

Крессида Коуэлл: «Почему драконы?»

«Литература online». Известная британская фантастка объясняет секреты жанра фэнтези

А что если драконы когда-то действительно существовали? Как дальние родственники динозавров, например, они вполне вписываются в эту схему. И что бы случилось с ними? Где бы они оказались сейчас?




В родной Британии писательница Крессида Коуэлл прославилась сразу же после выхода своей книги «Как приручить дракона», ставшей бестселлером. Ну а закономерная 3D-экранизация принесла ей мировую известность.

Сейчас потомственная аристократка, дочь виконта Блэкенхема, по праву считается одним из самых популярных и востребованных на рынке авторов сказок-фэнтези.

Причём разделение на сказку и собственно фэнтези для писательницы довольно абстрактно: её потенциальный читатель — и взрослый, и ребёнок, а её фабула варьируется от волшебных приключений до сложных социальных проблем.

Коуэлл сама создаёт иллюстрации к книгам, и именно её рисунки легли в основу полюбившегося отечественному зрителю дизайна фильма.

— Прежде всего расскажите: почему именно драконы? Понятно, что это один из первых образов, приходящих в голову в связи с мифологией и фэнтези, но всё же?

— Меня всегда восхищали эти удивительные, магические существа. Люди по всему миру восхищаются и интересуются драконами во все времена — от Китая до Дальнего Востока, от Англии до Скандинавии, в особенности во времена викингов, для которых это были существа уникальной мощи, которые могли жить во всех стихиях: и в воде, и в воздухе, и в огне. А ещё меня всегда интересовали викинги.

Так что, по сути, всё началось с того, что я задалась вопросом: а что если драконы когда-то действительно существовали? Как дальние родственники динозавров, например, они вполне вписываются в эту схему. И что бы случилось с ними? Где бы они оказались сейчас? Так я придумала для себя историю драконов и маленького мальчика, который очень хочет стать большим викингом.

— Что для вас основные элементы сказочной истории? Драконы — это же элемент сказки?

— Ну, судя по тому, как я начала, не обязательно сказки. В моём случае они стали элементом вполне реальной истории, напротив, я старалась отгородиться от всей сказочной тематики. Непреложный закон моей вселенной — что драконы действительно существовали, что Иккингу действительно удалось подружиться с одним из них.

Таким образом я как бы перехожу границу между реальным и воображаемым. Это своего рода игра для меня — и мне кажется, это та игра, которая близка и понятна детям.

В детях ещё живо это восприятие чудесного как неотъемлемой части нашего мира, вера в невозможное — именно это интересует меня в том, что я пишу.

На своём сайте я рассказываю о своём детстве, о местах, в которых я выросла. Я воображала, что в одной из пещер неподалёку жили (а возможно, и живы до сих пор) драконы.

В наших местах было множество легенд, связанных с драконами, большинство из них относятся ещё к тому периоду, когда викинги были здесь частыми гостями.

Ведь они когда-то захватили эту часть Шотландии. И когда мы с родителями жили на одном из островов, в основном в дни летних каникул, я часто задавала вопрос: а что если однажды я увижу дракона — огромного, волшебного, грозного? Я была уверена, что взрослые только притворяются, что им всё известно об окружающем мире.

Ведь когда-то люди не знали ничего о существовании, например, лангуст… а может быть, они и драконов так же «просмотрели» — сначала не знали, к какому классу живых существ их приписать, а потом просто забыли об их существовании?

Конечно, сама я в тот момент очень много «знала» о драконах — я прочла бесчисленное число книжек, в которых они так или иначе фигурировали, — от детских сказок до «Хоббита» и бесчисленных фэнтези-историй, в которых их существование не подвергалось сомнению.

Я не знаю, как там с драконами в России, но в Англии драконы всегда были важной частью локальной истории. Но мои драконы имели мало общего с мифическими драконами.

Я думаю, что, если бы драконы действительно существовали, им бы пришлось как-то эволюционировать, чтобы существовать в нашем мире.

Как потомкам динозавров — комодскому варану, например. Поэтому некоторое время я изучала естествознание и теорию эволюции, чтобы представить себе, как могли эволюционировать драконы, и представить все те многочисленные виды драконов, которые представлены в фильме.

— Именно это и удивляет — разнообразие драконов, которых большинство людей воображает, в общем-то, однотипно.

— Вы и представить себе не можете, как мне нравилось их придумывать!

В детстве я очень любила смотреть по телевизору всякие научно-познавательные фильмы о том, как развивалась жизнь на Земле. И меня всегда поражало то разнообразие существ, которые живут на нашей планете.

В этом я и черпала вдохновение — в моих драконах смешаны черты самых разных существ, которые действительно населяют Землю. Есть драконы, похожие на акул и при этом не теряющие своей «драконности», есть похожие на собак.

Я в прямом смысле слова обложилась книжками по биологии и зоологии — это позволяло мне поверить, что они действительно существовали.

— Что вы придумывали сначала — образ, внешний вид или его описание? Просто я знаю, что вы также иллюстрируете книги…

— Любопытно, но, хотя я знаю, что множество иллюстраторов сразу видят перед глазами картинку, я сама сначала представляю общую идею. И эта идея находит воплощение в словах. Но картинки появились очень скоро — ещё до того, как история полностью сложилась в моей голове.

На самом деле прежде всего я нарисовала карту — карту острова, на котором жили Иккинг и его друзья.

Визуальное восприятие играет важную роль в моей жизни, можно сказать, что я мыслю картинками, поэтому между самой идеей и её визуальным воплощением не проходит обычно много времени, тем более с драконами — я постаралась нарисовать их как можно скорее, чтобы проще было представить, как они жили.

— Что вы в целом думаете о книжной иллюстрации? После того бума, который она переживала в викторианские времена, почти на столетие наступило затишье, когда иллюстрации к книгам были второстепенными и не особо интересными… Может быть, сейчас самое время вернуться к полноценной и полноправной иллюстрации?

— Мне хотелось бы надеяться на это. Любопытно, но меня никто не спрашивал об этом. Вы упомянули очень важную вещь — в самом деле, непонятно каким образом, но иллюстрации действительно в какой-то момент потеряли свою художественную ценность, они перестали восприниматься как самостоятельное и самоценное произведение искусства, их перестали воспринимать всерьёз.

В Англии, например, иллюстрации стали прилагаться исключительно к книгам для малышей и для детей дошкольного возраста, что не прибавило им серьёзности.

Мне кажется, в чём-то тут сыграло роль растущее влияние кинематографа, этого уникального по силе воздействия средства передачи фантазии автора. И если кинематограф стал сам по себе независим от книги, то иллюстрация, напротив, потеряла своё значение — она не смела доминировать, вмешиваться во внутреннее развитие книги.

К тому же появился определённый снобизм в отношении иллюстраций — и тут свою роль сыграли комиксы и графические новеллы, которые тоже превратились в определённый жанр со своими законами, по крайней мере в Англии.

Но я надеюсь, что мы постепенно выходим из этой ситуации и книжная иллюстрация отвоёвывает свои права на существование. И я надеюсь, что в скором времени книгоиздательство ждёт новая революция и печатная книга вновь обретёт своё значение произведения искусства.

Мы живём в интересное время, когда привычные границы меняются. И я, как писатель, чьи книги ориентированы на детскую аудиторию, уверена, что детям необходимы хорошие иллюстрации, что «книжка с картинками» не утратила своего значения.

Дети в большей степени, чем взрослые, ориентированы на визуальное восприятие мира, и для них важно, чтобы в книжке были картинки, позволяющие им почувствовать себя частью описываемого мира. И хотя мои истории ориентированы на детей всё же старшего возраста, мы издаём их с множеством картинок.

Хотя когда я только начала эту серию, около восьми лет назад, все считали это странной затеей… Но я не собираюсь отказываться от рисунков, даже когда мои герои повзрослеют и даже во взрослых изданиях.

И сейчас всё больше детских писателей обращают внимание на иллюстрации. Впрочем, продолжится ли эта тенденция и вернётся ли иллюстрация во взрослые книги, не знаю. Подождём — увидим.

— Ещё одно «возвращение» нашего времени, наряду с иллюстрацией, — это волшебная сказка. Для тех же викторианцев не было ничего зазорного в том, чтобы читать и писать сказки и в зрелом возрасте, но в наши дни ещё некоторое время назад сказки считались уделом самых маленьких. Теперь же, с появлением «Гарри Поттера», всё больше взрослых переосмысливают их и возвращаются к ним. Как вы думаете, это временная мода или сказки вернутся во взрослый мир?

— Это очень личное и очень «моё» мнение, но мне кажется, сказки никогда не исчезнут и не исчезали из нашей жизни, вне зависимости от нашего возраста.

Может быть, на какое-то время они перестали быть популярны — в той же степени, как может перестать быть популярным катание на санках или отдых в деревне.

Но сказки являются настолько важной частью нашей истории — многие из известных сегодня сюжетов рассказывались ещё в дописьменные времена, когда их никто не мог записать, и они передавались от бабушки к внучке, а потом от этой внучки, ставшей бабушкой, к её внучке и так далее в течение долгих столетий.

Многие из них скрывают в себе нечто большее, чем полёт фантазии древнего человека. Историки давно уже пришли к выводу, что в сказках и легендах скрываются отголоски реальных событий, которые происходили когда-то.

Возвращаясь к вашему вопросу — я думаю, что сказки обязательно вернутся; они всегда возвращаются. Мне кажется, память о них содержится в ребёнке с самого его рождения; это общие для всех нас воспоминания о каком-то далёком прошлом.

Мои дети, играя, поют те же детские песенки, которые я пела много лет назад, когда сама была маленькой, — даже если я сама их не учила ни словам, ни мелодии; а я их, в свою очередь, знала ещё до того, как мне их пела моя мама, и только вспоминала их вместе с ней.

Они передаются от ребёнка к ребёнку, и иногда на детской площадке звучат песни, которые древнее, чем мы даже можем себе вообразить. И я льщу себя надеждой, что и мои книги нравятся многим читателям, в том числе и взрослым, именно потому, что они узнают в них какую-то часть собственного празнания, что они сами знали давным-давно.

— Может быть, просто в нашей жизни сохранились какие-то элементы волшебства? Или по крайней мере нам очень хочется в это верить?

— Ну конечно! Волшебство никуда не уходит из жизни. А с другой стороны, лучшие сказки содержат в себе элементы реальной жизни, какие-то повороты судьбы, которые всегда актуальны. Та же «Золушка», например, — её сюжет с завидной регулярностью повторяется из поколения в поколение.

— Раз уж мы говорим о сказках, материи детства, то у меня такой вопрос: в эпоху романтиков, начале XIX века, произошла революция в восприятии детей. Для Уодсворта, Китса и их товарищей дети были образцами чистоты, олицетворением всего лучшего в людях вообще. Викторианцы же, с одной стороны, унаследовали это восприятие детей, с другой стороны, видели в них полную противоположность взрослому, эдакого философского Другого. А как вы думаете, в наши дни как мы воспринимаем детей?

— Любопытно. А как думаете вы?

— Думаю, у нас нет единого подхода. Но многие подхватывают идеал романтиков…

— Да, мне тоже больше нравится то, как романтики относились к детям. Именно поэтому сказки и детские книжки в целом так привлекают взрослых — своей чистотой в восприятии жизни.

Секрет фэнтези в том, что она обращается к очень глубоким и сложным вопросам, используя очень прямые и простые средства. Вопросы жизни и смерти, правды и веры в равной степени важны для детей и для взрослых.

Но мы, взрослые, иногда слишком усложняем их или, напротив, отказываемся видеть то, что на самом деле находится прямо перед нами.

Поэтому писать детские книги — это очень волнующий опыт, позволяющий ощутить свободу говорить о том, что тебе интересно, о том, о чём взрослые обычно не говорят, но что по-настоящему важно.

Для детей важен вопрос воспитания собственного характера — большую часть детства мы заняты тем, что пытаемся определить, каким человеком мы хотели бы вырасти. А вырастая, мы слишком часто забываем о том, какой выбор стоял перед нами.

Может быть, поэтому детские книжки интересны взрослым — они напоминают им о том, что действительно важно. Я специально стараюсь построить свои книги так, чтобы они были интересны и взрослому, и ребёнку.

Беседовала Ксения Щербино


Источник