Ответ в темуСоздание новой темыСоздание опроса

> Илья Бояшов о средствах писательского производства, «Стопка тетрадей, шариковая ручка, пишущая машинка и ноутбук…»
 logvin Пользователя сейчас нет на форуме
Отправлено: 22.02.2011 - 11:39:22 (post in topic: 1, link to post #456436)
Цитировать сообщение Цитировать выделенный текст


живу я здесь...
Group Icon
Профиль
Группа: Moderators
Сообщений: 9044
Поблагодарили: 30427
Ай-яй-юшек: 11
Штраф:(0%) -----

Ручка или компьютер? Как «средства производства» влияют на качество текста? Нужно ли художнику оставаться ребёнком? Где заканчивается история и начинается литература? Историк и писатель служат разным богам, разным истинам?

Десятилетию «Нацбеста» мы посвящаем десять интервью с людьми, так или иначе влиявшими или влияющими на существование этой свободолюбивой институции.

У нас уже вышло интервью с директором «Лимбус-пресса» Константином Тублиным, вот уже десять лет дающим на премию свои собственные деньги, теперь же подошла очередь задать пару вопросов одному из самых важных нацбестовских лауреатов — питерскому прозаику Илье Бояшову.

user posted image

Дважды финалист «Национального бестселлера», победитель 2007 года Илья Бояшов историю считает литературой, художника — дитём малым, читателя — соучастником и сопереживателем и искренне признаётся, что «Нацбест» стал для него всем.

— Когда вы впервые почувствовали в себе склонность к занятиям литературой?
— Насколько себя помню, лет с четырёх-пяти начал выдумывать на бумаге всякие истории. Затем фантазии продолжились в первом классе. Были у меня тетради, в которые я всё заносил, — классу к восьмому много их скопилось. А в десятом на смену ручке пришла пишущая машинка.

— Есть ли особенности у разных инструментов «литературного производства»? Карандаш, шариковая ручка, пишущая машинка, компьютер — как они влияют на тексты?
— Над этим никогда не задумывался! Поначалу я скрипел пером (были чернильные ручки), затем писал шариковой. Когда появилась пишущая машинка — стучал на ней. Потом пришёл большой компьютер — сел за него. Потом — ноутбук. Скажу сразу — последнее изобретение (ноутбук) мне наиболее по душе. Сразу видишь текст. Сразу можешь распечатывать, править и тут же исправлять. Кроме того, его можно брать с собой повсюду. Невероятно экономит время. Я помню, как по многу раз перепечатывал на машинке правку: врагу такого не пожелаешь!

— Что стало сейчас с той стопкой тетрадей, в которых вы записывали свои детские рассказы? Воспользовались ли вы этим материалом в дальнейшем?
— Стопка лежит до сих пор где-то в чулане в квартире родителей. Что касается материала, то, скорее всего, это было простое набивание руки, робкие опыты. Конечно же, первые опусы мои были настолько наивны, насколько наивны могли быть взгляды советского школьника в 60—70-е годы.

— Что вы утратили и что приобрели как литератор с тех пор, когда записывали свои первые рассказы?
— Дело в том, что в отличие от поэзии прозу научиться более-менее сносно писать можно только годам к тридцати-сорока. До этого идёт накопление материала, того же опыта, в первую очередь жизненного. А это в конечном счёте для прозаика самое главное. Если поэт может обойтись без жизненного опыта, то пишущему прозу без него совершенно никак, пусть даже если он и сказки пишет. Опыт жизни — основа основ прозаической литературы. Поэтому я ничего не утратил, я только приобретал с годами и возрастом.

— Существует устойчивое мнение, что для художника очень важно всегда в какой-то степени оставаться ребёнком. Так ли это? Вам присущ детский взгляд на мир в повседневной жизни и в литературной практике? Вы могли бы сейчас назвать себя наивным человеком?
— Любой художник, конечно же, прежде всего дитя малое — он и в поведении своём часто остаётся ребёнком, наивным, жадным, капризным, иногда даже жестоким, но это опять-таки детская жестокость. И опять-таки эта чисто ребячья склонность что-то там постоянно черкать или разбирать по винтикам, чтобы узнать, как машина работает! Любопытство, постоянное любопытство, зудящее желание куда-то совать свой нос, часто переходящее в манию, — черта чисто детская, а без неё любому творцу никак.

— Вы печатаетесь с конца 1980-х. Как вам кажется, на протяжении вашего творческого пути в какой степени характер вашей прозы определяется особенностями эпохи, вашим внутренним состоянием, ситуацией в литературном мире?
— Есть маленькая хитрость. На мой взгляд, литератору постоянно нужно искать сюжеты, которые могли бы быть интересны читателю и через двадцать, и через тридцать лет, которые могли бы быть «безвременными», то есть «всегда современными», и всегда задевали бы «вечные вопросы» (здесь исторический материал — прекрасное подспорье!).

Успех обеспечен такому произведению, которое «не старится», не теряет со временем актуальности, проходит как бы сквозь конъюнктуру, моду и прочие условности — и в итоге, несмотря на смену эпох, остаётся. Но, к сожалению, немногим дано найти такой сюжет и «проскочить сквозь время». Я вот пытаюсь найти нечто, существующее «помимо эпох», но удастся ли мой личный эксперимент или он закончится провалом — Бог знает. Однако уже сам процесс поиска и воплощения, поверьте, доставляет ни с чем не сравнимое удовольствие!

— Где заканчивается история и начинается литература? Историк и писатель служат разным богам, разным истинам?
— Я глубоко убеждён — история прежде всего не наука, а именно литература. Не буду вдаваться в обоснования своего убеждения, скажу только, что я и полюбил историю только тогда, когда лет в тринадцать-четырнадцать начал читать труды Тарле, в которых его опытность историка сочеталась с несомненной литературной одарённостью. Поэтому для меня история и литература всегда связаны неразрывной нитью, одно вытекает из другого (вспомним хотя бы такой исторический памятник, как «Слово о полку Игореве»...). Так что, не сомневаюсь, историк и литератор служат одному и тому же греческому божеству.

— Что значит для вас читатель?
— Читатель для меня — всё. Без читателя я ничто, ноль на палочке. Пусть будет хоть один читатель, хоть десять, но они непременно должны быть. Пусть ругают, критикуют, поносят последними словами, я всё кротко снесу и буду им страшно благодарен. Мне совершенно не нужны битком набитые стадионы — более того, ничто так не может насторожить современного пишущего, как то, что его читают миллионы. Значит, здесь что-то не так. Литература — вещь исключительно камерная. Я согласен на десять, двадцать, тридцать читателей. От силы на тысячу. Больше мне просто не вынести. И конечно же, они должны быть соучастниками и сопереживателями — а как же иначе! И ругателями тоже.

— Как вам кажется, в какой степени литературные премии определяют развитие литературы?
— Литературные премии спасают сейчас нашу литературу. Они протянули ей руку в самое сложное время, вытаскивают писателей из небытия, дают им шанс, желание работать, творческие силы возвращают и, наконец, дают немного денег. Уже за одно это премиям большое спасибо! Как бы там их ни критиковали и ни ругали, пусть будет больше литературных премий! Пусть их будут десятки и даже сотни! Пусть они будут маленькие и большие! Пусть поощряют творческого человека — он нуждается в поощрении! Пройдут годы, и их истинная роль, вне сомнения, откроется историкам литературы.

— Чем стал для вас «Национальный бестселлер»?
— Без сомнения, всем! Чтобы там ни было дальше, я уже получил тот заряд, за который буду благодарен всю оставшуюся жизнь.

Беседовал Вадим Хохряков («Прочтение»)

Страница интервью

 


--------------------
Если Вы зарегистрированы на нашем форуме, то Вы читали Правила Форума и обязались их исполнять!

Если Вы их не исполняете - то не обижайтесь на действия модератора!
PMПисьмо на e-mail пользователю
Bottom Top
 Поблагодарили за полезное сообщение: alenenok, s775



0 Пользователей читают эту тему (0 Гостей и 0 Скрытых Пользователей)
0 Пользователей:

Опции темы Ответ в темуСоздание новой темыСоздание опроса
 
  


Анклавы Клуба в социальных сетях:
Клуб любителей Аудиокниг - Твиттер  Клуб на ФейсБук  Клуб любителей Аудиокниг - наш канал на YouTube  Канал Клуба Любителей Аудиокниг в Телеграм