К 65-летию Победы. Дневник блокадницы.

Источник
«Моя исповедь...»

Подробный дневник блокадницы Ангелины Ефремовны Крупновой-Шамовой найден в Санкт-Петербурге на городской свалке. Обнаружившие его пенсионеры передали уникальный документ в редакцию «Новой». Рукопись публикуется впервые

Рукопись нашли два петербуржца, которым за восемьдесят, — Лев Михайлович Михрютин и Александр Петрович Шишлов. Нашли на помойке неподалеку от дома № 56 по улице Савушкина. В тетради в клетку — блокадная история Ангелины Ефремовны Крупновой-Шамовой.

В настоящее время редакция «Новой» не располагает подробными сведениями об Ангелине Ефремовне. Но нашим коллегам в Петербурге по городским адресным базам удалось выяснить, что она была прописана на 21-й линии Васильевского острова (кстати, это совпадает с местом действия некоторых событий, описанных в рукописи). Годы рождения Ангелины Ефремовны в справочных данных разные: по одним — это 1911-й, по другим — 1912-й. Журналисты «Новой» в Санкт-Петербурге также нашли номер телефона в квартире, где была прописана Крупнова-Шамова, но телефон пока молчит.

«Новая» просит откликнуться родственников или знакомых Ангелины Ефремовны.

Кровь и смерть

Умерла 26/IV 1942 г. наша дочь Милетта Константиновна, рожденная 11/VIII 1933 г. — 8 лет 8 месяцев и 15 дней от роду.

Федор жил с 7/IV 1942 по 26/VI 1942 года — 80 дней…

26/IV дочь умерла в час ночи, а в 6 утра кормить Федора грудью — ни одной капли молока. Детский врач сказала: «Я рада, а то мать (то есть я бы) умерла и оставила бы трех сыновей. Не жалей дочь, она недоносок — умерла бы в восемнадцать — обязательно».

Ну а раз молока нет, я 3/V 1942 года сдала в Институт переливания крови на 3-й Советской улице, не помню, сколько гр., так как я донор с 26 июня 1941 года. Будучи беременной Федей, сдала крови: 26/VI — 300 гр., 31/VII — 250 гр., 3/IX — 150 гр., 7/XI — 150 гр. крови. Больше уже нельзя. 11/XII — 120 гр. = 970 гр. крови.

12/I 1942 г. — уже давно ходили пешком, я шла по льду наискосок от университета к Адмиралтейству по Неве. Утро было солнечное, морозное — стояли вмерзшие в лед баржа и катер. Шла с 18-й линии В.О. сначала по Большому пр. до 1-й линии и до Невы мимо Меньшикова дворца и всех коллегий университета. Потом от Невы по всему Невскому пр., Староневскому до 3-й Советской…

А как разделась, врач — молодой мужчина — ткнул рукой в грудь: «Что это?» А я ответила: «Буду в четвертый раз матерью». Он схватился за голову и выбежал. Вошли сразу три врача — оказывается, беременным нельзя сдавать кровь — карточку донора зачеркнули. Меня не покормили, выгнали, а я должна была получить справку на февраль 1942 года, на рабочую карточку и паек (2 батона, 900 гр. мяса, 2 кг крупы), если бы у меня взяли кровь…

Шла обратно медленно-медленно, а дома ждали трое детей: Милетта, Кронид и Костя. А мужа взяли в саперы… Получу за февраль иждивенческую карточку, а это — 120 гр. хлеба в день. Смерть…

Когда на лед взошла, увидела справа под мостом гору замерзших людей — кто лежал, кто сидел, а мальчик лет десяти, как живой, припал головкой к одному из мертвецов. И мне так хотелось пойти лечь с ними. Даже свернула было с тропы, но вспомнила: дома трое лежат на одной полутораспальной кровати, а я раскисла — и пошла домой.

В квартире четыре комнаты: наша — 9 метров, крайняя, бывшая конюшня хозяина четырех домов (19, 19А, 19Б, 19В). Воды нет, трубы лопнули, а все равно люди льют в туалеты, жижа льет по стене и застывает от мороза. А стекол нет в окнах, еще осенью все они выбиты от взрыва бомбы.

Пришла домой повеселевшая, а дети рады, что пришла. Но видят, что пустая, и ни слова, молчат, что голодные. А дома лежит кусочек хлеба. На три раза. Взрослому, то есть мне — 250 гр., и три детских кусочка — по 125 гр. Никто не взял…

Затопила печку, поставила 7-литровую кастрюлю, вода закипела, бросила туда сухую траву черничника и земляничника. Разрезала по тоненькому кусочку хлеба, намазала очень много горчицы и очень крепко посолила. Сели, съели, очень много выпили чаю и легли спать. А в 6 часов утра надеваю брюки, шапку, пиджак, пальто, иду очередь занимать. В 8 только откроется магазин, а очередь длинная и шириной в 2—3 человека — стоишь и ждешь, а самолет врага летит медленно и низко над Большим пр. В.О. и льет из пушек, народ разбегается, а потом снова в свою очередь встает без паники — жутко…

А за водой на санки ставишь два ведра и ковшик, едешь на Неву по Большому проспекту, 20-й линии к Горному институту. Там спуск к воде, прорубь, и черпаешь в ведра воду. А вверх поднять сани с водой помогаем друг другу. Бывает, половину пути пройдешь и разольешь воду, сама вымокнешь и снова идешь, мокрая, за водой…

Пуповина

В квартире пусто, кроме нас никого, все ушли на фронт. И так день за днем. От мужа — ничего. И вот наступила роковая ночь 7/IV 1942 г. Час ночи, схватки. Пока одела троих детей, белье собрала в чемодан, двоих сыновей привязала к санкам, чтобы не упали, отвезла их во двор к помойке, а дочь и чемодан оставила в подворотне. И родила… в брюки…

Забыла, что у меня дети на улице. Шла медленно, держась за стену своего дома, тихо-тихо, боялась задавить малютку…

А в квартире — темно, а в коридоре — вода с потолка капает. А коридор — 3 метра шириной и 12 — в длину. Иду тихо-тихо. Пришла, скорей расстегнула штаны, хотела положить малыша на оттоманку и от боли потеряла сознание…

Темно, холодно, и вдруг открывается дверь — входит мужчина. Оказалось, он шел через двор, увидел двоих детей, привязанных к санкам, спросил: «Куда едете?» А пятилетний мой Костя и говорит: «Мы едем в родильный дом!»

«Эх, дети, наверно, вас мама на смерть привезла», — предположил мужчина. А Костя и говорит: «Нет». Мужчина молча взялся за санки: «Куда везти?» А Костюха командует. Смотрит человек, а тут еще одни санки, еще ребенок…

Так и довез детей до дому, а дома зажег огарок в блюдечке, лак-фитиль — коптит ужасно. Сломал стул, разжег печурку, поставил кастрюлю с водой — 12 литров, побежал в родильный… А я встала, дотянулась до ножниц, а ножницы черные от копоти. Фитилек обрезала и разрезала такими ножницами пуповину напополам… Говорю: «Ну, Федька, половина тебе, а другая — мне…» Пуповину ему я обвязала черной ниткой 40-го номера, а свою — нет…

Я же, хоть и четвертого родила, но ничегошеньки не знала. А тут Костя достал из-под кровати книгу «Мать и дитя» (я всегда читала в конце книги, как избежать нежелательной беременности, а тут прочла первую страницу — «Роды»). Встала, вода нагрелась. Перевязала Федору пуповину, отрезала лишний кусок, смазала йодом, а в глаза нечем пускать. Едва дождалась утра. А утром пришла старушка: «Ой, да ты и за хлебом не ходила, давай карточки, я сбегаю». Талоны были отрезаны на декаду: с 1 по 10-е число, ну а там оставалось 8, 9 и 10-е — 250 гр. и три по 125 гр. на три дня. Так этот хлеб нам и не принесла старушка… Но 9/IV я ее увидела мертвую во дворе — так что не за что осуждать, она была хорошим человеком…

Сестра пришла из родильного и кричит: «Где вы, у меня грипп!» А я кричу: «Закройте дверь с той стороны, а то холодно!» Она ушла, а Костя пятилетний встал и говорит: «А каша-то сварилась!» Я встала, печку затопила, да каша застыла, как кисель.

Вот съели мы эту кашу без хлеба и выпили 7-литровую кастрюлю чаю, я одела Феденьку, завернула в одеяло и пошла в роддом имени Ведемана на 14-ю линию. Принесла, мамочек — ни души. Говорю: «Обработайте пупок сыну». Доктор в ответ: «Ложитесь в больницу, тогда обработаем!» Я говорю: «У меня трое детей, они остались в квартире одни». Она настаивает: «Все равно ложитесь!» Я на нее заорала, а она позвонила главврачу. А главврач заорал на нее: «Обработайте ребенка и дайте справку в загс на метрики и на детскую карточку».

Она развернула ребенка и заулыбалась. Пуповину, перевязанную мной, похвалила: «Молодец, мама!» Отметила вес малыша — 2,5 кг. В глазки пустила капли и все справки дала. И пошла я в загс — на 16-й линии он располагался, в подвале исполкома. Очередь огромная, люди стоят за документами на мертвых. А я иду с сыном, народ расступается. Вдруг слышу, кто-то кричит: «Нахлебника несешь!» А другие: «Победу несет!»

Выписали метрики и справку на карточку детскую, поздравили, и пошла я к председателю исполкома. По лестнице широкой поднялась и увидела старичка, сидящего за столом, перед ним — телефон. Спрашивает, куда и зачем иду. Отвечаю, что родила сына в час ночи, а дома еще трое детей, в коридоре — вода по щиколотку, а в комнате — две стены лицевые, и к ним прилипли подушки наполовину мокрые, а со стен жижа ползет…

Он спросил: «В чем нуждаетесь?» Я ответила: «Дочь восьми лет, сидя ночью под аркой на санках, продрогла, ей бы в больницу».

Он нажал какую-то кнопку, вышли три девушки в военной форме, как по команде, подбежали ко мне, одна взяла ребенка, а две — меня под руки и проводили домой. Я расплакалась, устала вдруг, едва-едва дошла до дому…

В тот же день нас переселили в другую квартиру на нашей же лестнице — четвертый этаж. Печка исправная, в окно вставлены два стекла из нашего книжного шкафа, а на печке — 12-литровая кастрюля стоит с горячей водой. Врач женской консультации, пришедшая тоже на помощь, принялась мыть моих детей, первой — Милетту — голая голова, ни одного волоса… Так же и у сыновей — тощие, страшно смотреть…

Ночью — стук в дверь. Я открываю, стоит в дверях моя родная сестра Валя — она пешком шла с Финляндского вокзала. За плечами — мешок. Раскрыли, боже: хлеб чисто ржаной, солдатский, булка — кирпичик пышный, немного сахара, крупа, капуста кислая…

Радио работало сутки. Во время обстрела — сигнал, в убежище. Но мы не уходили, хотя наш район несколько раз в день из дальнобойных орудий обстреливали. Но и самолеты бомб не жалели, кругом заводы…

26/IV 1942 г. — Милетта умерла в час ночи, а в шесть утра радио известило: норму на хлеб прибавили. Рабочим — 400 гр., детям — 250 гр… Целый день в очередях провела. Принесла хлеб и водку…

Милетту одела в черный шелковый костюм… Лежит на столе в маленькой комнате, прихожу домой, а два сына, семи лет Кронид и пяти лет Костя, валяются пьяные на полу — половина маленькой выпита… Я испугалась, побежала на второй этаж к дворнику — ее дочь окончила мединститут. Она пришла со мной и, увидев детей, засмеялась: «Пусть спят, лучше их не тревожь»…

Глаза заросли мхом

6/V 1942 г. утром ушла за хлебом. Прихожу, а Кронида не узнать — опух, стал очень толстым, на куклу Ваньку-встаньку похож. Я его завернула в одеяло и потащила на 21-ю линию в консультацию, а там — закрыто. Тогда понесла его на 15-ю линию, где тоже дверь на замке. Принесла обратно домой. Побежала к дворничихе, позвала доктора. Врач пришла, посмотрела и сказала, что это третья степень дистрофии…

Стук в дверь. Открываю: два санитара из больницы имени Крупской — по поводу дочки. Я перед их носом дверь закрыла, а они снова стучат. И тут я опомнилась, дочки-то нет, а Кроня, Кронечка-то живой. Я дверь открыла, объяснила, что сына надо в больницу. Закутала его в одеяло и пошла с ними, прихватив метрики и детскую карточку.

В приемном покое врач мне говорит: «У вас же — дочь». Отвечаю: «Дочь умерла, а вот сын болен…» Сына взяли в больницу…

Слез нет, но на душе пусто, жутко. Костюха притих, меня целует и за Федей ухаживает, а Федя лежит в ванне детской, оцинкованной…

9/V 1942 г. Мой муж пришел пешком с Финляндского вокзала на сутки. Сходили за тележкой и справкой для похорон на Смоленском кладбище. Кроме моей малышки — два неопознанных трупа… Одну из умерших дворники волокли за ноги, и голова ее стучала по ступенькам…

На кладбище нельзя было плакать. Милетту отнесла и положила аккуратно на «поленницу» из умерших незнакомая женщина… 15 дней пролежала Милетта дома, глаза мхом заросли — пришлось личико закрыть шелковой тряпочкой…

Легкая земля

По радио говорят: «Каждый ленинградец должен иметь огород». Все скверы превращены в огороды. Семена моркови, свеклы, лука дают бесплатно. У нас на Большом проспекте посажены лук и щавель. Еще радиообъявление: можно получить пропуск в Бергардовку, во Всеволожск, а у меня там Валя в госпитале работает. Я в 16-е отделение милиции, к начальнику. Он мне пропуск выписывает, а я его прошу на время отъезда няньку. И он вызывает женщину — Рейн Альму Петровну и спрашивает ее: «Пойдешь в няньки к ней? — на меня указывая. — У нее три сына: один семи, второй — пяти лет, а третий и вовсе новорожденный…»

Она пошла ко мне домой. А я пешком на Финляндский вокзал. Поезд шел ночью, обстрелы. Приехала я во Всеволожск в пять утра: солнце, листья на деревьях распускаются. Валин госпиталь — бывший пионерлагерь.

Сижу на берегу речки, птицы поют, тишина… Как в мирное время. Вышел из дома какой-то дедушка с лопатой. Спрашивает: «Что здесь сидите?» Объясняю: «Вот, приехала огород копать, а лопату в руках не умею держать». Он мне дает лопату, показывает, как копать, а сам садится и смотрит, как я работаю.

У него земля легкая, ухоженная. Большой участок перекопала, а тут и моя Валя пришла: несет хлеб и пол-литра черной смородины…

Я села, понемногу щиплю хлеб, ем ягоды, запиваю водой. Подошел ко мне дед и говорит: «Пиши заявление — даю тебе две комнаты и комнатушку на чердаке…»

Так я своих недалеко, но из города вывезла. Феденьку взяли в круглосуточные ясли, а за Костюхой смотрел дед…

6/VI поехала в Ленинград за Кронидом. Выписали его из больницы с диагнозами: дистрофия III степени, паратиф, остеомиелит. Ни одного волоса на голове, но вшей белых, крупных 40 штук убили. Целый день сидели на вокзале. Познакомилась с женщинами, которые объяснили: это трупная вошь, к человеку здоровому не бежит…

В пять утра вышли из поезда. Сын тяжелый, несу на руках, голову не может держать. Когда добрались до дома, Валя на него посмотрела и заплакала: «Умрет…» Пришла врач Ирина Александровна, укол сделала и молча ушла.

Кроня открыл глаза и сказал: «Я — молодец, даже не поморщился». И заснул…

А в 9 часов утра пришли доктора: главврач госпиталя, профессор и медсестра, осмотрели, дали рекомендации. Мы их, как могли, выполняли. Только он все равно голову не держал, очень был слаб, не ел — только пил молоко. День за днем немного поправлялся…

Я старалась заработать. Девичьи гимнастерки делала, убавляя те, что были шиты для мужиков. А заказчицы мне несли кто похлебку, кто кашу. А я, как умела, все шила.

Сын умирал, как взрослый

На побывку приехал муж и сообщил, что из саперов его переводят в машинисты, в Ленинград. «Я же моряк, — сказал. — И паровозов не знаю». Начальник его даже обнял: «Это еще лучше: принимай новенький катер в ЦПКиО, грузи в товарняк — и на Ладогу!..»

6/VII 1942 г. Едем в Ленинград. Кроню должны положить в больницу, а я сдаю кровь — надо детей подкормить… Сижу с сыновьями в Институте переливания крови — там, где доноров кормят обедом. Хлебаем суп, а нас военный корреспондент снимает и, улыбаясь, говорит: «Пусть фронтовики посмотрят, как вы здесь, в Ленинграде…» Потом идем в больницу Раухфуса. Там у меня берут документы, и Кроня уходит в палату. Сын пролежал в больнице четыре месяца…

А 26/VII умер Феденька, Федор Константинович. Я его взяла из яслей уже безнадежного. Умирал, как взрослый. Вскрикнул как-то, глубоко вздохнул и выпрямился…

Я его завернула в одеяльце-конверт, очень красивое, шелковое, и понесла в милицию, где выписали похоронное свидетельство… Отнесла я его на кладбище, здесь же нарвала цветов, в землю его положили без гроба и закопали… Я даже не могла плакать…

1 июля 1942 года я пришла в отдел кадров пароходства. Рассказала: дочь и сына похоронила. А муж служит на Ладоге. Попросилась в матросы. Объяснила: карточек мне не надо, я — донор, получаю рабочую карточку, а надо мне постоянный пропуск на Ладогу. Он взял паспорт, поставил штамп, выписал пропуск до Осиновца, осиновецкого маяка. Выписал постоянный билет во второй вагон идущего туда поезда — бесплатный, и уже 10 числа я приехала в пункт назначения. В порт меня пропустили. Мне объяснили, что катер, возивший эвакуированных и продукты (хорошо, груз успели выгрузить), во время бомбежки ушел на дно. А команда — капитан, механик и матрос — спаслись, выплыли. Потом катер подняли, и теперь он в ремонте…

Катера шли обычно в Кобону, везли живой груз… Время от времени я ездила в город. Но взять с собой даже крупинки, даже пылинки муки не могла — если найдут, тут же расстрел. Над пристанью, где лежат мешки с крупой, горохом, мукой, самолет бреющим полетом пролетит, продырявит, в воду запасы сыплются — беда!

Мой Костя делал закваску и пек оладьи — к нам приходил весь пирс. Наконец, начальник порта распорядился снабжать нас мукой и маслом. А то грузчики и военные доставали из воды размокшую массу и — на плиту. Съедят, и тут же заворот кишок, умирают… Сколько таких случаев было!

Так что я опять пришлась ко двору. У меня две рабочих карточки: одну отдаю в детский сад, там довольны, за Костюхой уход хороший, а другую карточку даю Вале. Как еду к деду, у которого наши вещи, он меня капустой и ягодами балует. И еще дает яблочки, я их в Ленинград, в больницу к Кроне. Угощу няньку, врача, разнесу письма из Осиновца и обратно на Ладогу, в порт… Так и верчусь, как белка в колесе. Улыбки людей — в подарок, да и муж рядом…

27/VIII. Быстро лето прошло. Ладога бурная, холод, ветер, бомбежки усилились… Плывем в Кобону. Груз выгрузили, недалеко от берега катер пошел ко дну.

Костю направили на водокачку (станция Мельничный Ручей). Сутки дежурит, двое — свободен…

Кроню в то время из больницы имени Раухфуса перевезли в больницу на Петроградку, сказали, что там сделают операцию. Положили его в женское отделение. Женщины его полюбили — учили шитью, вязанию…

В конце декабря Кроне удалили кусок челюсти, в январе велели забирать домой.

3/I 1943 г. Снова ходила просить жилье, предложили пустующий дом в Мельничном Ручье…

Человек родился!

…Долго не бралась за дневник — не до того было. Пошла к докторам. Они меня осматривают, слушают, как ты там у меня растешь, а я с тобой разговариваю, глажу тебя — мечтаю, чтобы ласковая росла, пригожая, умная. А ты как будто слышишь меня. Костя кроватку уже тебе принес плетеную — очень красивую, ждем тебя с великой радостью. Знаю, что ты — дочка моя, растешь, знаешь, какой была Милетта…

Помню, блокада — она братьев бережет. Я уйду, а они втроем одни. Как начнется бомбежка, она всех — под кровать… Холод, голод, она последними крошками с ними поделится. Видела, как я хлеб делю, и тоже делила. Оставит себе кусочек поменьше, а горчицы побольше, как я… Страшно одним в четырехкомнатной квартире… Как-то бомба во дворе разорвалась — стекла с соседнего дома сыплются, а наш шатается…

…Я кровь не сдаю с мая месяца, так как знаю, что это вредно тебе, моя ненаглядная доченька. Вышла за поленом, мимо соседи идут — радуются, прорвана блокада…

Солдаты 63-й Гвардейской дивизии подарили моему мужу Косте новую офицерскую шубу. Полная изба народу, шум, шутки, счастье! Неужели позади блокада!

2/II 1943 г. Я говорю Косте: «Беги за врачом, начинается!» На плите стоит 12-литровая кастрюля с теплым кипятком, а в 7-литровой уже кипит вода. А вчера, 1 февраля, меня смотрел врач, запустил капли в глаза, дал мне йод, шелковую нитку в мешочке и сказал: «В госпиталь не ходи — там дикий холод, и весь он завален покойниками, да и находится за 4 километра от дома…»

Вернулся муж, лица на нем нет. Не обнаружил в больнице ни единого человека — видно, ночью тихо снялись… Люди ему сказали, что слабых отправили в тыл, а тех, кто покрепче, — на фронт…

Схватки уже нетерпимые. Дети спят в комнате, я стою в корыте, в Костиной рубахе. Он — напротив меня, ножницы наготове… Уже держит твою головку, уже ты у него на руках… Лицо у него светлое… Я беру тебя на руки. Он режет пуповину, смазывает йодом, завязывает. Рядом ванночка. Льет на головку воду — голова у тебя волосатая. Орешь, дети вскакивают, отец им кричит: «На место!»

Заворачивает тебя, несет на кровать…

Я моюсь, Костя берет меня на руки и тоже несет на кровать. А сам выливает из емкостей воду, моет пол, моет руки и приходит смотреть, как ты спишь в кроватке. Потом подходит ко мне, гладит по голове, желает спокойной ночи, идет спать на кухонную скамью… Луна за окном огромная…

Утром муж говорит мне: «Всю ночь не спал, слушал, как сопит дочь. И надумал: давай назовем ее Надеждой и будем думать, что нас ждет Надежда и радость».

Справка «Новой»

В Государственном мемориальном музее обороны и блокады Ленинграда, образованном еще в годы войны, поясняют: чем больше десятилетий нас отделяет от блокадных лет, тем реже музейщикам приходится принимать документы и тем более подлинные письма и дневники, свидетельствующие о событиях тех лет.
После Победы экспозиция насчитывала 37 654 экспоната, среди которых был даже искореженный взрывом снаряда вагон блокадного трамвая. В 1953 году этот музей был на десятилетия закрыт в связи с «ленинградским делом» и восстановлен только на пороге 90-х.

Сейчас собрание музея насчитывает более 35 тысяч экспонатов.

По словам техника фонда Ольги Редькиной, принимающей свидетельства прошлого, «наибольший интерес представляют подлинные документы, и это понятно».

«В основном новинки приносят родственники умерших блокадников, реже — знакомые и соседи, — говорит она. — Настоящих дневниковых записей, представляющих исторический, документальный и тем более литературный интерес, по сравнению с сохранившимися документами, боевыми наградами, личными вещами блокадников, участников обороны города, немного. Лучше об этом скажут научные сотрудники, историки и литераторы».

 

У меня часто возникает вопрос: А смогли бы мы вынести то, что вынесли они?

У меня тоже. С одной стороны - вроде бы должны, с другой... Читала в свое время книгу Алексиевич У войны не женское лицо (страшная книга), много там жутких вещей описано, но одна намертво врезалась. Партизанский отряд, стоят все в болоте, прячутся от окруживших их немцев. А у одной женщины грудной ребенок на руках и он начинает плакать. И она, чтобы не выдать отряд, топит своего ребенка... Это же за гранью человеческих сил.
Сейчас подрабатываю по вводу данных в архив и вводятся данные с наградных листов ВОВ. Мальчишки 18-20 лет, награжденные медалями за отвагу, за боевые заслуги, орденами красное знамя и красная звезда, герои советского союза... И многие посмертно. Одно дело, когда смотришь фильмы, читаешь книги, и совсем другое, когда перед твоими глазами проходят сухие официальные данные об этих мальчишках. А один мальчишка попался 11 лет... Совсем ребенок.

Выскажу крамольную вещь, а не попытка ли это фальсификации?

Мне просто трудно представить, что такой документ, можно выбросить, а затем он еще и уцелел на помойке.

Почему-то объединились в мыслях:
1 Дневник Тани Савичевой.
2 Книга Анны Франк "Убежище. Дневник в письмах: 12 июня 1942 -- 1 августа 1944".
3 Синайский кодеск, найденный в мусорной корзине.

Никого не хочу обидеть, просто мысль ...

это даже не кощунство!
Это просто мелкая, подленькая провокация.... (ИМХО!)

Я не знаю. Может и фальсификация, но зачем? Даже если это не настоящий дневник, но я верю, что так было. У меня бабушка с тремя дочерьми провела войну в черноземье. Не надо объяснять, что это далеко не блокадный Ленинград. Так вот были периоды, когда старшие дочери не ходили в школу. Почему? Потому что от голода не могли встать...
Добавлено:
И еще. по поводу блокадного Ленинграда. Когда была в Ленинграде меня очень поразило пискаревское кладбище. Одно дело читать и смотреть фотографии, другое - видеть. Когда заходишь на него и видишь, что кругом аккуратные, громадные "газоны", причем куда ни глянь - всюду они. А потом понимаешь, что это вовсе не газоны, а могилы, причем могилы, в которые клали не людей в гробах, а просто сваливали туда трупы, и приходишь в ужас, понимая, сколько там людей лежит. У меня часть родных лежит там, на Пискаревке. Где, в какой из этих могил - неизвестно. Из всех моих родных, живших в Ленинграде выжила только одна девочка. Ей мама скармливала свой паек. А когда мама умерла, ее успели вывезти...

Вообще я даж сначала просто прибился, не зная , что сказать на это... Ну, во-первых, действительно: ДЛЯ ЧЕГО бы делать такую фальсификацию? А во-вторых... чет мне не кажется, что уместно в этой теме заниматься теоретизированием по таким вопросам. Мягко говоря, всякие ли мысли обязательно высказывать публично?

Высказывать - наверное, не обязательно, но уж если так получилось, что высказали мысль (без задних мыслей) - страшного в этом, имхо, нет...

Страшного то нет, но вот в ступор слегка вогнало. Ну просто - зачем? Из чистого принципа все ставить под сомнение? Вопрос исключительно уместности...

Ну и не всеже на веру принимать?

Приношу свои извинения, всем, кто воспринял это как оскорбление.

Не пойму, а что там в дневнике такого криминального-то? Есть ведь и свидетельства огромного количества других людей о том, что творилось в Ленинграде. И подобной информации было много всегда, сколько я себя помню.

Ничего такого, что наводило бы на мысли о том, что кто-то хочет из этого какой-то капитал извлечь. То есть просто: какой смысл фальсифицировать подобный дневник?.. Ну вот, уже и сам в теоретизирование вовлекся.

Вот вопрос "смогли бы мы это перенести?" неуместным мне не кажется. А вопрос "не туфта ли все это?"... ты сам не чувствуешь что ли?

Вот этого мне не надо приписывать. Тема не о блокаде, а конкретном дневнике.

А я о чем? Тема то на самом деле - чтобы про людей вспомнить, которые это пережили. А мы будем графологическую экспертизу устраивать?

Вы - о разном. kibalthish про обстоятельства находки дневника, а CRIttER про его содержание.
Миритесь уже

Это сообщение отредактировал shrdlu - 1.05.2010 - 19:53:15

Мне, например, противны (извините) сами мысли о "туфта"! Туфта дневники, туфта шесть миллионов жертв Холокоста... Что еще поставим под сомнение? Следующим номером будет что... Отрицание вообще ужасов Второй мировой!? Так это уже "дружбаны" Ахмединиджад и Кадафи сделали намного раньше и последовательней!

Я и не ссорюсь. Я всего лишь про чувство меры.

Простите, но ведь каждый человек имеет право верить в свой набор вещей. Или Свобода Слова запрещает свободу мысли и совести?
Добавлено:

Способ нахождения. Слишком книжно. Почти рукопись, найденная в бутылке. Независимо от содержания.

Простите, но кощунство (в том числе и ваше) простить не могу! И при чем тут свобода слова? Так для естественного словоблудия?

Но способ нахождения, судя по репликам, волнует куда больше содержания?

Ну тогда не прощайте. И не кощунствуйте в свою очередь. Тогда возможно кощунства в мире станет на пару фунтов меньше.
Добавлено:

Естественно, если речь идет об оценке подлинности текста, как написанного во время блокады, а не о более или менее современном тексте, сделанном с какой-либо целью, например желанием сделать достоверную фальсификацию. Вы прочтите вводный текст. Два 80-летних нашли в мусорке тетрадь, отнесли в редакцию и та ухватилась двумя руками за издание, причем нашли телефон предпологаемого автора или кого там еще, но ТАМ ПОКА МОЛЧАТ. Моя оценка при такой вводной - 10% достоверности, типа чудо. А содержание - дело десятое.

Лезер, извините за констатацию факта - логика у вас железная, а душа мёртвая

Вот на это, собственно, и напряг. Непонятно, зачем вообще тогда было в тему заходить, если дело десятое.

А это плохо? Почему моя душа должна жить когда моя страна например умерла?
Добавлено:

Естественно потому, что заинтересовал способ появления нового текста в издательстве. Это неправильно, нельзя было заходить?
Даже если взять обычный Интернет, даже если взять его в ДОД-модели, то там будет четыре разных уровня и прелесть тех уровней в рассмотрении независимо от других. Иное на настоящий момент - чистое кощунство.

Это сообщение отредактировал Leser2008 - 1.05.2010 - 20:45:25

Да никто ж и не запрещает. И интересоваться не запрещает. И даж высказываться в таком духе - тож никто не запретит. Просто и реакция последует соответствующая.

При чем тут страна, когда речь о людях?
Есть просто темы, в которых аналитика и подобные рассуждения - попросту неуместны. Слово такое есть - такт.

Да ничего необычного. У кого-то наконец-то дошли руки навести порядок на антресолях и выкинуть столетний хлам (по разумению хозяина).
Любопытные пенсионеры прочитали первую страницу вывалившейся наружу тетрадки, ну и т.д.

Многие материлы в Ленинградском Музее Блокады собраны именно таким путем - найдены случайно. Ну а кроме того, многие были еще и уничтожены:

http://www.cityspb.ru/guide-32736/0/

Аж напугался, Музей Обороны и Блокады Ленинграда.

Думаю, да. Человек очень вынослив в критических ситуациях, он мобилизует всю свою энергию на выживание.

Умирают дети и старики. Дети - не понимают этого - в них нет принципа, злости - идти напролом, они надеются на взрослых... А старики - слишком слабы, чтобы цепляться за жизнь и выстоять - они смиряются, их слабость - это их смерть. Имхо.

зы
Страшный дневник. За душу взяло, сижу никакая... Насчёт фальсификации: а какая нам разница-то? Если и фальсификация этот дневник, то только на пользу, чтоб знали и помнили этот ужас. Такое было в каждой второй семье - разница только в деталях.

Это сообщение отредактировал Mozly - 2.05.2010 - 00:10:56

При чем здесь люди, если речь идет об использовании в процессе приема информации органа, именуемого "душой" без предварительной фильтрации органом, называемым "логикой"? По мне, так это можно делать только в случае, когда у тебя есть страна, которая берет на себя усилия по фильтрации информационного контента от малодостоверного мусора, неестественных для моральных рамок жителей страны переакцентировок и прочего загрязнения кармы. Кстати и первичный пост я прочитал до строки "Кровь и смерть" и заинтересовался этой частью. Если удовлетворю интерес в ятой части, то буду читать дальше. Дисциплина чтения - путь к правильному усвоению информации.

А какие темы уместны и какие неуместны? Например темы, связанные с левыми наездами на страну, гражданe которой гибли в Ленинграде во время блокады уместны? По-моему это на порядок кощунственнее. Или бестактнее?
Добавлено:

Мозли, повтори медленно: Ес-ли и фаль-си-фикация этот дне-вник, то толь-ко на поль-зу, чтоб зна-ли и помн-или этот уж-ас.
И еще раз, включив мнесто "души" логику. Не стало страшнее на порядок?

Это сообщение отредактировал Leser2008 - 2.05.2010 - 00:46:46

Все из той же демагогской оперы: "Ах, Вы не курите? А вы знаете, что Гитлер тоже был против курения? Так значит вы заодно с Гитлером?".
И это конечно же кощунство форумчан в тех "левых" темах в поддержке уничтожения документов музея? Или это опять же про себя, как оправдывающего прошлые преступления?

Вообще за цинизм всегда и всюду наказывали - когда дуэлью, когда по мордам, а когда и сроком. Хороший у нас форум - можно безнаказанно изгаляться, не опасаясь получить по полной...

kibalthish

Да, я согласен с вами, что вероятность фальсификации высока. Странно, что такие дневники обычно возникают перед памятными датами.

Знаете, когда я сюда несла этот дневник, я допускала возможность того, что это фальсификация. Я уже давно не верю ни нашим газетам, ни телевидению, ни интернету... Но мне хотелось

И лично мне по большому счету все равно: данный дневник настоящий или подделка. Лично мнея там насторожила только одна вещь:

Что-то уж слишком много... И я думаю, что если это и фальсификация, то на самом деле все было страшнее.
Соглашусь с Мозли в следующем:

Мне страшнее от другого: в школе (не в какой-то абстрактной, а в школе, где учится мой сын) у старшеклассников проводили опрос. Так вот выяснилось, что больше половины не знают точной даты начала войны, а многие не знают дня победы. Вот от этого страшно. И еще от другого. Я понимаю мысли Кибальчиша, слишком много фальсификаций. Но когда 50-летний мужчина, выросший еще в Советском Союзе, не понимает неуместность таких предположений в такой теме, то что говорить о молодежи. А от потери памяти до повторения - один шаг. Я, как и Криттер, в самом начале просто не знала, что ответить.
Если кому-то кажется описанное все неправдой, то могу вдобавок ко вчерашнему привести еще кое-что. Тоже не фальсификация. Когда началась война, моей маме было чуть меньше трех лет. Совсем ребенок. Всю войну они прожили в черноземье. Это всегда был тыл, земля богатейшая. Но вот этот маленький ребенок, проведший войну в достаточно благополучном районе с войны помнит, как выглядят люди, ОПУХШИЕ ОТ ГОЛОДА! И уже тогда она знала, от чего это происходит. Я раньше не задумывалась почему это происходит, а потом узнала от нее. Всего навсего человек начинает пить в таких количествах (чтобы заглушить голод), что организм просто с этим не справляется. И она с того юного возраста знала, что как бы ни хотелось есть - пить много нельзя!
Давайте не будем думать подделка этот дневник или нет, а просто вспомним тех людей, которые победили в той войне, выстояли. Ведь наверняка в каждой семье есть много погибших.
У меня один дед пропал без вести в 41 году. Бабушка (мама отца) осталась с тремя детьми, старшему из которых было 4 года (мой отец), на оккупированной территории. Второй дед остался жив, наверное, потому, что после второго ранения ему не разрешили вернуться в свою часть по состоянию здоровья и отправили в комендатуру Воронежа. Но умер в 78 году из-за болезни, связанной с ранением. Есть медаль за боевые заслуги. Но четверо родных братьев бабушки все до единого погибли после войны. Где лежат трое из них - неизвестно. Могилу одного уже в конце 90-х нашел его сын со своим сыном. Погибли еще двое мужей ее родных сестер. Бабушка большую часть войны проработала в госпитале, часть времени этот госпиталь считался полевым, поэтому ее тоже приравняли к участнице войны.
Муж тети прошел всю войну (когда началась война - ему было 18), закончив ее в Праге уже после официального окончания войны. Кроме медалей, был орден Красного знамени. Умер два года назад. Ветеранов становится все меньше и меньше. И не только ветеранов, а и тех, кто помнит этот весь ужас.
Деды мужа оба прошли войну, а прадед погиб, посмертно награжден орденом Красного знамени. Лежит где-то в Польше. Даже на могилу не сходишь.

alenenok , можно я тоже добавлю? Ты понимаешь, что если нормой станет в таких вещах лозунг "цель оправдывает средства" и люди будут эмоционально реагировать на фальшивки также, как и на описание наблюдателей, то вскоре, как только это станет нормой, историю (именно историю свершившуюся) начнeт творить то, что имеет больше денег и может позволить себе нанять соответствующих стилистов, сюжетников и рекламщиков? Мне вот в посте Мозли увиделось именно это, хотя возможно это просто профессиональная оценка по-худшему. И если я сегодня промолчал бы в этой теме, и Кибальчиш бы решил, что странности ерунда, зато написано правильное, то вдруг как бы из-за эффекта бабочки, мои правнуки вообще будут знать только то, что "во время второй мировой СССР напал на Израиль, а ФРГ и США отбили нападение СССР и выиграли войну" (это просто приведена расхожая в Интернете цитата, моделирующая описание второй мировой через несколько десятков лет при нынешнем развитии Истории). Конечно как бы может быть, что в то время это будет нормально, общеизвестно и кощунственно будет утверждать другое, но почему-то мне не хочется такого сценария.

Это сообщение отредактировал Leser2008 - 2.05.2010 - 11:39:52

Leser2008 , во многом согласна. Но не здесь и не сейчас. Эта тема для меня - дань памяти тем, кто прошел войну.

Это ответ на вопрос о такте и уместности тем?
Добавлено:

Хорошо, ухожу из темы, чтоб тебя не расстраивать, но помни о том, что наша дорога в ад вымощена благими намерениями и старайся не использовать сомнительные источники для описания вещей, в которых не сомневаешься. В нас школой вложено, что последующее разоблачение сомнительной вещи бросает огромную тень сомнения на вещь правильную, только из-за этой связки, широко разрекламированной. И использовалось это не раз.

Leser2008 , лично меня смущает только две вещи: та цитата, что я привела, и журналисты. Все остальное мне не внушает мысли о подделке. Крок написал, как могло получится. Сейчас полно людей, которые не задумываясь выбросят такой дневник на помойку. И очень много пенсионеров, котрые роятся на помойках в поисках объедков.
И еще хочу сказать. Я не пыталась принести сюда лишь бы что, правду или не правду, лишь бы вспомнить то время. Для этого можно было принести песню, стихотворение, фотографии, даже просто расказ о моих близких... Я принесла только потому, что верила в подлинность этого дневника. А сейчас на душе очень мерзко и, если честно, очень хочется не просто закрыть эту тему, а удалить, чтобы и следа от нее не осталось.
Добавлено:
Проходил конкурс новые песни о войне. Победила вот эта песня:

alenenok

А для вас отличаются люди, умершие от голода в блокаду, от умерших от голода в 1947 году?

И раз они не отличаются, на память обо всех них можно плевать с чистой совестью?

Вот скажите, Криттер, как бы вы себя оценили, вы стопроцентный сталинист или только частично?

Это сообщение отредактировал xalax - 2.05.2010 - 21:53:44

А Сталин-то тут каким боком? В разрезе темы и возникших трений?

Погодь, погодь. Ну, ведь книжки про блокаду мы читаем и кино смотрим. И что из того, что сюжеты придуманы авторами? Тоже самое с этим дневником. Даже если его придумали - ничего нет страшного - очередная напоминалка нам, чтобы народ помнил, уважал, преклонялся перед теми людьми и ставил себя на их место.