Успенский Глеб Иванович :: Клуб Любителей АудиоКниг

Клуб Любителей АудиоКниг · Текстовая версия форума · Правила · Рецензии · Трекер · Файлообмен · Перейти в Наш Каталог

Помощь

Поиск

Здравствуйте Гость ( Вход | Регистрация )

Выслать повторно письмо для активации

Блокировка сайта Клуба на территории РФ

Лучшие книги ушедшего года. Авторские подборки

Клуб Любителей АудиоКниг -> Говорящая книга -> Имена -> Успенский Глеб Иванович

Успенский Глеб Иванович

Подписка на тему | Сообщить другу | Версия для печати | Добавить/Удалить из избранных

Ster

Отправлено: 14.10.2010 - 00:28:59 (post in topic: 1, link to post #419291)

очень снежная некоролева
Group Icon

Профиль
Группа: Moderators
Сообщений: 26654
Поблагодарили: 75760
Ай-яй-юшек: 27
Штраф:(0%)

Глеб Ива́нович Успе́нский (13 (25) октября 1843, Тула — 24 марта (6 апреля) 1902, Петербург) — русский писатель.

Биография

Родился в семье провинциального чиновника. Учился в гимназии — сперва в Туле, потом — в Чернигове. Вспоминая о своём детстве и юности, Г. И. Успенский рисовал всегда это время мрачными красками. Он пишет:
« Вся обстановка моей личной жизни до 20 лет обрекла меня на полное затмение ума, полную погибель, глубочайшую дикость понятий, неразвитость и вообще отделяла от жизни белого света на неизмеримое расстояние. »

Окончив курс гимназии в 1861, Успенский уехал в Санкт-Петербург и поступил на историко-филологический факультет университета. Это было время студенческих волнений, и занятий почти не было. Успенский, увлечённый революционными идеями, мало думал о занятиях; его тянуло к широкой общественной работе. В 1862 Успенский переехал в Москву, но и здесь из учения в университете ничего не вышло.

Творчество

Начало литературной деятельности

Литературную деятельность Глеб Иванович Успенский начал летом 1862 года в педагогическом журнале Л. Н. Толстого «Ясная Поляна» (псевдоним — Г. Брызгин). Затем работал в маленьком московском журнале «Зритель».

В 1863 году Успенский снова уехал в Петербург и здесь начал печататься уже в толстых журналах: в «Библиотеке для чтения» (очерк «Старьевщик»), в «Русском слове» (очерк «Ночью» и др.). По приглашению Некрасова в 1865 году он стал сотрудником «Современника» («Деревенская встреча», «Нравы Растеряевой улицы»). Несмотря на свой сразу выявившийся крупный литературный талант, не имел постоянной работы ни в одном крупном журнале, уделяя время написанию мелких очерков в различных мелких журналах: «Зритель», «Северное сияние», «Искра», «Будильник», «Женский вестник», «Новый русский базар», Невский сборник «Грамотей», «Неделя», «Модный магазин».

В 1864—1865 годах Успенскому приходилось ради заработка регулярно сотрудничать с изданием «Северное сияние», где он писал тексты к литографиям картин. Нужда заставляла писать очень много и спешно. По его словам, за это время им было написано около 60 мелких очерков, начатых и неоконченных, вследствие крайней нужды набросанных кое-как, за 3—5 рублей.

Закрытие правительством в 1866 году «Современника» и «Русского слова» поставило Успенского, как и многих других писателей, в ещё более трудное положение. Получив после долгих мытарств возможность печататься в «Женском журнале», Успенский «был в большом затруднении» с героями своих начатых произведений: с пьяницами, сапожниками и пр. Он вынужден был переименовывать героев «Нравов Растеряевой улицы», начатых публикацией в «Современнике», — кромсать и портить свои произведения.

«Отечественные записки»

Эта тяжёлая жизнь литературной богемы окончилась в 1868 году, когда писатель начал постоянное сотрудничество с журналом «Отечественные записки», который в это время перешёл под редакцию Некрасова и Щедрина. Почти исключительно в этом журнале Успенский и помещал свои произведения до закрытия его в 1884 году.

В 1871 году (или в 1872) Успенский поехал за границу, побывал в Германии, а главным образом во Франции (в Париже). В первый раз он прожил за границей недолго. В январе 1875 году он уехал за границу вторично, пробыв там до конца лета 1875 года (Париж, Лондон). Живя за границей, Успенский сблизился со многими русскими эмигрантами-революционерами (Герман Лопатин, Клеменц, Иванчин-Писарев, П. Л. Лавров и др.). В квартире Успенского корифеи «Народной воли» встречали вместе с радушным хозяином новый, роковой и славный для них 1881 год. Полный уважения и любви ко всем героям «Народной воли», Успенский преклонялся перед Германом Лопатиным и «просто „обожал“, буквально обожал до религиозного экстаза» Веру Фигнер. Весть об аресте Фигнер потрясла его: «Он даже зарыдал и долго не мог успокоиться». В день оглашения приговора по делу «14-ти» писатель сумел передать Вере Фигнер, только что осужденной на смерть, записку: «Как я вам завидую! Глеб Успенский». По возвращении из-за границы Успенский поступил на службу в управление Сызрано-Вяземской железной дороги, но был совершенно не в состоянии вынести атмосферу этого учреждения и общества интеллигентов, ставших под прикрытием лицемерных народолюбивых фраз на службу капиталу, общества «богомамоников», как он выражался. В конце 1875 года Успенский направился в качестве корреспондента в Сербию, которая вступила в то время в войну с Турцией. Народники видели в этой войне проявление со стороны сербов стихийного народного движения, и Успенский хотел на месте разглядеть это движение. Но он быстро разочаровался. «Никакого славянского дела нет, а есть только сундук», — писал он.

Вернувшись в Россию, Успенский в поисках живых народных сил, могущих стать создателями новой жизни, решил поближе присмотреться к русскому крестьянству, на которое до этого времени он обращал мало внимания. С этой целью он поселился в деревне Сябреницы в Новгородской губернии. [1877]; результатом этих наблюдений явилась серия блестящих очерков «Из деревенского дневника». Отсюда в 1878 году Успенский переехал в Самарскую губернию, чтобы изучить там жизнь и настроение степного крестьянина. Здесь, в деревне Сколково — для большего удобства наблюдений — он поступил на службу письмоводителем ссудосберегательного товарищества, которыми в то время увлекалось много народников. Результатом этих наблюдений стал большой очерк «Страстотерпцы мелкого кредита». «Национальная ерунда», — так коротко определил Успенский сущность работы этих товариществ.

Осенью 1879 года Успенский поселился в Петербурге, выезжая оттуда довольно часто в Новгородскую губернию, где в деревне Сябреницы он построил себе двухэтажный дом. Эти поездки в деревню давали Успенскому возможность запасаться богатым материалом наблюдений для ряда блестящих очерков на темы деревенской жизни (серии: «Люди и нравы», «Малые ребята», «На родной ниве», «Без определённых занятий», «Власть земли», «Волей-неволей» и др.). Время от времени он предпринимал поездки по России (на Кавказ, в Сибирь), которые также давали много материала для наблюдательного глаза У. Весной 1884 года «Отечественные записки» были закрыты, и Успенский стал помещать свои очерки главным образом в журналах «Русская мысль» и «Северный вестник», а также в газете «Русские ведомости».
Большинство старых критиков и литературоведов рассматривало Успенского как народника, хотя и отступавшего в изображении жизни крестьянства, благодаря своей острой наблюдательности, от догмы народничества и от идеализации крестьянства. Такого мнения придерживался Г. В. Плеханов. В. И. Ленин, однако, отмечал самостоятельность Успенского по отношению к народникам. Ленин многократно использовал образы Успенского; характерна сочувственно приводимая им цитата из работы раннего русского марксиста Гурвича: «Глеб Успенский одиноко стоял со своим скептицизмом, отвечая иронической улыбкой на общую иллюзию [народников. — Н. М.]. Со своим превосходным знанием крестьянства и со своим громадным артистическим талантом, проникавшим до самой сути явлений, он не мог не видеть, что индивидуализм сделался основой экономических отношений не только между ростовщиком и должником, но между крестьянами вообще» (цитируется Лениным в кн. «Что такое „друзья народа“?», Соч., т. I, 158).

Юность Успенского пришлась на 1860-е годы; в это время сложились его основные стремления. Идеи того времени оказали на него сильное влияние. Н. Г. Чернышевского Глеб Иванович ставил необыкновенно высоко. «Была в Петербурге одна личность, — писал он, — и притом личность такая, что положительно на всю Россию одна. На моё несчастье мне удалось быть свидетелем, как эта личность вдруг стушевалась». Разгром правительством революционного движения 1860-х годов, закрытие «Современника» и «Русского слова» — двух руководящих журналов этого движения — было мучительно воспринято Успенским. «Я готов был наложить на себя руки», — писал он, вспоминая это время.

Вспоминая 1860-е годы и среду молодых талантливых писателей, к которой он в то время принадлежал, Успенский писал в своей автобиографии: «Даже малейших определённых взглядов на общество, на народ, на цели русской интеллигенции ни у кого решительно не было».

Развернувшееся тогда движение революционной демократии Успенский воспринимал как начало широкого общественного движения, как начало коренного перелома всей жизни, всех общественных отношений, как начало «всемирного потопа», как он выражался.

Революционное движение той поры много внимания уделяло городской бедноте; сюда и обратилось на первых порах внимание писателя. Изображению этих слоев и были посвящены его первые произведения, а в особенности серии очерков «Нравы Растеряевой улицы» [1866] и «Разорение» [1869].

В «Нравах Растеряевой улицы» и в «Разорении» Успенский описывает жизнь и быт города, через который должна пройти строящаяся железная дорога, в котором имеется завод (город этот, очевидно, Тула). И здесь он видит те же печальные картины умирания и разорения.

Художник дал также ряд очерков, посвящённых жизни, быту и настроениям столичной бедноты, но и здесь Успенский не нашёл ничего отрадного. Всюду он видел невероятное духовное убожество, жестокую борьбу из-за куска хлеба, мелкие дрязги и ссоры, а хуже всего, с его точки зрения, было то, что он не находил в этих задавленных людях попыток протеста, борьбы. «„Растеряева улица“ покорно несёт своё бремя — нужду». «Тише воды, ниже травы» — так озаглавливает Успенский одну из серий своих очерков. «Продолжительные страдания исчезли бесплодно, — пишет он, — не оставив ни одной капли вражды к причинам их». «Неужели — думалось мне — даже такие страдания не оставляют ничего, кроме молчания, бесследно уходят в землю, только страшат и ещё ниже пригибают головы?». А про сироту Марфу (рассказ «По чёрной лестнице») он говорит, что «только в слезах и рыданиях она была свободна».

Это отсутствие протеста Успенский объясняет, с одной стороны, тем, что нужда слишком придавила этих несчастных людей, а с другой стороны — ощущением своего бессилия, порождающим чувство страха. «Русский человек пуглив, как травленый заяц, и боится вообще, без видимой причины, без наличной опасности».

Но в богатой и обширной галерее изображенных писателем придавленных и пришибленных людей, которых жизнь сделала «тише воды, ниже травы», есть одно исключение. Это — один из героев очерков «Разорение» — рабочий Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч много претерпел в своей жизни. Он «по ночам ворочал на заводе в огне да пламени». Результатом «прижимки», по объяснению Михаила Иваныча, было «одурение и обнищание простого человека, что и можно было видеть на нашем рабочем, на нашем мужике». Сам Михаил Иваныч избежал этого одурения, ибо судьба столкнула его с революционно настроенным семинаристом Максимом Петровичем. Максим Петрович и его товарищи научили Михаила Иваныча грамоте. От них же он узнал и сущность всей «разбойничьей механики». «Страсть сколько я разбойников увидал», — говорит Михаил Иваныч. «Стал я тут понимать, почему это наш брат в дырьях, лаптях, например». Мысли, посеянные Максимом Петровичем, не выходят из головы Михаила Иваныча. Он всюду начинает проявлять непокорность и старается помешать окружающему разбойничеству. Работая на заводе, он однажды за какую-то «прижимку» арендатора завода запустил в него камнем, и хотя прямых улик против Михаила Иваныча не было, он все-таки просидел в тюрьме по подозрению шесть месяцев и был прогнан с завода «за бунты». Это ещё более укрепило Михаила Иваныча в его негодующем протесте, но все протесты Михаила Иваныча не встречают в провинциальном городке никакого сочувствия. Он остаётся одиноким и бессильным. Он видит только, что новый уклад, который олицетворяется для него в образе железной дороги, «чугунки», подрывает корни старой прижимки. Здесь, как и в ряде последующих очерков («Книжка чеков» и «Злые новости» и др.), появление чугунки означает для У. начало установления новых, капиталистических отношений. Но Михаил Иваныч не видит вокруг себя элементов, на которые мог бы опереться его протест. Мысль Михаила Иваныча обращается к уехавшему в Петербург Максиму Петровичу. Чугунка, развитие капитализма должны помочь ему найти Максима Петровича, помочь рабочему сомкнуться с революционером. С нетерпением ждёт он дня, когда пойдёт первый поезд чугунки. Он едет на нём в Петербург, но там, несмотря на все свои усилия, он не может найти Максима Петровича, который куда-то бесследно исчез. Вместо него он находит и там только безвольных, дряблых, гибнущих людей «тише воды, ниже травы».

Побывав за границей — в Германии, Франции, Бельгии, Англии, — литератор увидел там совершенно иную картину общественных отношений. Он наблюдает, прежде всего, отсутствие «всеобщего страха»: «Во Франции, — писал он, — народ сам хозяин себе». Он увидал там далее — в особенности в Англии — яркую картину классового расслоения, социальных контрастов и простоту и ясность классовой борьбы, которую так пытались затушевать интеллигенты-народолюбцы. В лице расстреливаемых бойцов Парижской коммуны он увидел людей, которые с развернутым знаменем смело борются за конечные идеалы коммунизма, в то время как в России он, за редким исключением, наблюдал среди интеллигенции только «коммунаров с возможностью довольствоваться и философией копейки серебром».

В 1875 году Успенский поместил в «Отечественных записках» очерк «Злые новости», в котором он описывает перемены, что несёт с собой в глухую провинцию начало развития капитализма в виде пароходов и железных дорог. Под их влиянием начинается развал старой патриархальной жизни.

В 1876 он начал в «Отечественных записках» серию «Новые времена, новые заботы»; в одном из очерков этой серии — «Книжка чеков» — он дал картину хищнического и грабительского действия капитала на деревню, в которую тот проникает.

Успенский, как уже сказано, сперва обращал очень мало внимания на крестьянство. Обнаружившееся отсутствие опоры среди городских слоев населения, с одной стороны, и развитие народнического движения с его «хождением в народ» — с другой, направили внимание писателя в сторону деревни. Но его наблюдения оказываются очень далёкими от радужных надежд народников и возможности развития этих институтов в сторону социализма. Успенский видел, что капитал уже глубоко проник в хозяйственную жизнь деревни:
« Кто не сер, у кого нужда не съела ума, кого случай или что-либо другое заставило подумать о своём положении, кто чуть-чуть понял трагикомические стороны крестьянского житья, тот не может не видеть своего избавления исключительно только в толстой пачке денег, только в пачке, и не задумается ни перед чем, чтобы добыть ее...

Стройность сельскохозяйственных земледельческих идеалов беспощадно разрушается цивилизацией...

Кулацкий ум и кулацкое знание всегда настолько сильны и основательны, чтобы если не убедить, то заставить молчать небольшую кучку пытающихся рассуждать деревенских людей. А за этой кучкой стоит сплошная масса народа, которая покорно, аккуратно, как машина, выносит на своих плечах тяжёлое бремя и старых и новых порядков...

Никакой общественной жизни, никакой общественности тут (в деревне) нет, и практиковать её не на чем...»

Успенский подчёркивал, что вся жизнь крестьянина того времени всецело определялась властью природы. Природа «вкореняет в сознание крестьянина идею о необходимости безусловного повиновения», повиновения богу, царю, попу, становому. А отсюда вытекало следствие, что для интеллигента-революционера, борющегося против этих авторитетов, нет почвы, нет опоры в деревне. «Для сохранения русского земледельческого типа, русских земледельческих порядков и стройности, основанной на условиях земледельческого труда, всех народных и частных общественных отношений необходимо всячески противодействовать разрушающим эту стройность влияниям; для этого необходимо уничтожить все, что носит мало-мальски чуждый земледельческому порядку признак: керосиновые лампы, фабрики, выделывающие ситец, железные дороги, телеграфы, кабаки, извозчиков и кабатчиков, даже книги, табак, сигары, папиросы, пиджаки и т. д. и т. д…. Но если бы такое требование было на самом деле предъявлено, то едва ли бы нашёлся в настоящее время хоть один человек, который бы определил его иначе, как крайним лёгкомыслием».

Успенский — один из немногих представителей революционной демократии, который благодаря сильному уму и глубокой проницательности сумел сохранить революционные идеи 1860-х годов и в условиях 1870-х. Впрочем, влияние народничества все-таки довольно сильно сказалось на его творчестве в 1880-х благодаря тому, что жить и работать ему приходилось в окружении народничества, и в частности благодаря сильному влиянию на него Н. К. Михайловского. Издавая собрания своих сочинений, Г. И. Успенский иногда не включал в них такие произведения, которые резко противоречили народничеству (напр. «Злые новости»). Другие свои очерки он переделывал для собраний сочинений на народнический лад. В его очерках конца 1870—80-х годов наблюдается двойственность: с одной стороны, идеализация крестьянства, а с другой стороны, там, где он выступает художником и наблюдателем, мы видим самую трезвую суровую правду о деревне и о крестьянстве. Эта горькая правда возбуждала часто большое недовольство Успенским среди народников. В. Фигнер писала в своих воспоминаниях: «Он живописует лишь одни отрицательные стороны мужика, и тошно смотреть на это жалкое, забитое материальными интересами человеческое стадо… Неужели в деревенской жизни и в душе мужицкой нет просвета?.. Зачем же рисовать мужика такими красками, что никому в деревню забраться не захочется и всякий постарается стать от неё подальше?». В ответ на эти упреки У. с иронической улыбкой отвечал, что от него требуют «шоколадного мужика».

Дарование тонкого художника-наблюдателя предохранило Успенского от подчинения народничеству. В его очерках нет характерных для народничества черт: стремления к «слиянию» интеллигента с крестьянством, идеализации общины, «мира», артели и т. п., убеждения в том, что в России нет пролетариата и что ей предстоит особый, не сходный с Западной Европой путь развития к социализму. Вот что писал Успенский об этой последней идее:
« Измученному обществу пришла мысль остановить маховое колесо европейских порядков, увлекавшее нас на ненавистный путь всяческой неправды, нас, которые не хотят её, которые хотят «по чести», «по совести» и все такое… И вот в спицы этого колеса стали засовывать разные препятствия, оказавшиеся, впрочем, весьма ненадежными: колесо продолжало размахивать, вышвыривая те, большей частью бумажные, препятствия, которыми хотели его остановить; славянская раса, славянская идея, православие, отсутствие пролетариата и т. д. — все это, доказанное на огромном количестве листов бумаги, было сломано и растрёпано не перестававшим махать колесом, которое как бы говорило при этом русскому человеку: все это вздор; пролетариат у тебя есть и будет в большом количестве… Фарисей! Обманщик! Сам обворовывающий себя и жалующийся на какую-то Европу, обманщик! Лжец, трус, лентяй»

Развитие капитализма и его гибель он считал несомненными: «Конечно, купон будет уничтожен, но не так, чтобы очень скоро. Напротив, в его биографии будут ещё небывало блестящие страницы», — писал Успенский в конце 1880-х годов. Развитие капитализма в России по мере того, как оно становилось фактом, все более интересовало Успенского, и в конце 80-х гг. он серьёзно намеревался написать серию очерков «О пришествии купона», которые он хотел озаглавить «Власть капитала» или «Проступки господина Купона».

В 1887 году исполнилось 25-летие литературной деятельности Успенского. В числе массы поздравительных писем он получил с Урала — написанное группой рабочих, приветствовавших своего любимого писателя. Успенский был в восторге от этого послания. Рост этой новой общественной силы литератор отметил в своём ответе «Обществу любителей Российской словесности», избравшему его своим почётным членом, радостно указывая на эти массы нового, грядущего читателя, нового, свежего «любителя словесности».

Независимость от утопических идей народничества обеспечила творчеству Успенского ряд преимуществ по сравнению с народнической беллетристикой: Успенскому чужд свойственный ей натурализм, этнографизм, бесформенность. Типичность показа жизни, большая сила критического реализма, яркость сцен отличают очерки писателя. Ранним произведениям его («Нравы Растеряевой улицы» напр.) свойственны ещё элементы бытовизма. Герои здесь — бытовые маски (Калачев и др.). Но уже в «Разорении» он даёт представление о развитии характера (Черемухин). Правда, многочисленные образы этого времени очень напоминают друг друга (Черепков, Черемухин, П. Хлебников, Певцов и др.).

Со времени перехода к деревенской тематике (1877) круг образов Успенского значительно расширяется (разного рода баре и разнообразного положения и состояния крестьяне), причём автора интересует не столько судьба каждого из них в отдельности, сколько общественные интересы, ими представляемые. Отсюда широта и разносторонность социальной характеристики этих образов (Иван Афанасьевич, Иван Ермолаич и мн. др.). В позднейших переделках старых произведений и новых вещах (1870—1880) Успенский избегает также лексического натурализма, заменяя провинциализмы и диалектизмы общеупотребительными словами.

Как и у всех революционных просветителей, мы наблюдаем и у Успенского тягу не только к художественной, но и к публицистической пропаганде своих идей. Публицистические элементы его очерков значительны. В структуре его художественных произведений эта особенность сказывается прежде всего в сюжетостроении: действие ведёт сам автор, не прячась за поступки героев. Успенский в основном писал в жанре очерков. Пытливая, напряжённая мысль Успенского, стремившаяся прежде всего к открытию новых сторон русской жизни, не успевала обобщать её явления в сложных формах повестей и романов.

Последние годы

С осени 1889 года у Успенского начинается нервное расстройство, которое, все более и более усиливаясь, переходит в сумасшествие (прогрессивный паралич). Осенью 1892 года Успенский был помещён в Колмовскую больницу для душевнобольных в Новгороде, где и провёл последние годы своей жизни.

В Колмове Успенского посещал народник Н. С. Тютчев, о чём в литературной форме рассказывается в одном из эпизодов повести Ю. Давыдова «Вечера в Колмове».

Дочь Успенского Вера была женой эсера Б. В. Савинкова (с 1899 по 1908 год).

Умер Успенский от паралича сердца в 1902 году. Похоронен в Петербурге на Волковом кладбище.

Троцкий об Успенском

Успенский, Глеб Иванович - Власть земли