1 июля ушел из жизни актёр, мастер озвучивания Александр Евгеньевич Котов. На его счету – роли в фильмах и спектаклях, работы на дубляже и многие десятки аудиокниг. Две из них, до сих пор остающиеся неизданными, выйдут в Издательском Доме «СОЮЗ» в декабре этого года.
Два месяца назад Soyuz.Ru взял у Александра Евгеньевича интервью. Он рассказал о театральном закулисье, о качествах, важных для актёра, о том, откуда черпается вдохновение для работы, а также о своих реализованных и нереализованных планах. Сегодня мы перепечатываем последнее интервью актёра.
| Код |
| www.soyuz.ru/afisha/aleksandr_kotov/ |
| + Показать |
Кто или что повлияло на ваше решение стать актером? Дело в том, что я тяготел к этому с детства. Я с удовольствием читал стихи. И, знаете… Я рано начал говорить, и потом только пошел, встал на ноги. В детском саду, в школе читал стихи на вечерах, хотя поначалу художественной самодеятельностью не занимался. Учителя литературы, используя мои способности, сажали меня перед классом, давали что-нибудь из программной классики и просили читать это. То есть я читал своим одноклассникам Толстого, Лермонтова, Пушкина, Гоголя… Учителя знали, что дома это никто читать не будет, и потому тратили урочное время для ознакомления. В городе Калининграде, бывшем Кенигсберге, где я вырос, у меня была детская передача на радио, оно тогда транслировалось вживую, и мне надо было там что-то тоже читать, кого-то представлять, с кем-то говорить… И что-то подобное было на местном телевидении. Меня увлекало ведение вечеров, концертов, пионерских парадов. Мне это внимание льстило... Вот почему многие в детстве так хотят на сцену. Мне, например, это компенсировало недостаток домашней доброты. Маме некогда было со мной возиться, она приходила домой с работы уставшая. Мной «заведовал» отчим, который, скажем так, с семи до семнадцати лет меня дрессировал. Я учился без троек, в этом плане никакого повода для нападок не давал, но, может быть, я был не очень сдержан, не очень в школе корректен… Меня все время выгоняли из класса. То я не ту реплику скажу, то я не так отреагирую с места. То есть я был не очень дисциплинирован. То есть вас выделяла эмоциональность? Все вокруг сидят, как пыльными мешками прибитые, и только я один вспыхиваю. А учителям ведь некогда, да и не с руки отвлекаться на кого-то. И мне говорили: «Пошел вон, два за поведение», и замечания в дневнике. Тут срабатывал закон компенсации. Я где-то должен был себя проявить как личность, заявить о себе, показать индивидуальность маленького самостоятельного существа, которое уже пробирается по жизни. Что насчет ведения парадов и прочего, то это все было замешано на какой-то пионерско-комсомольской деятельности, которой я всегда был чужд, которую я не понимал. Вместо того, чтобы ездить во Дворец пионеров в театральную студию, где тогда преподавал пьющий, но талантливый артист местного театра, я занимался азами общественной деятельности со старшими ребятами, которые очень хорошо «секли» эту фишку. Я же тяготел к улице, к играм. Сейчас понимаю, что, я тогда был интуитивист, действовал импульсивно, а рассудок мой срабатывал позже или даже подводил меня. Я пытался сопротивляться интуиции, но ничего, как правило, не получалось. Характер есть характер: эмоциональная и чувственная составляющие вели меня по жизни и в начале, и сейчас. Что это был за момент, когда вы поняли, что вы будете именно актером? В девятом классе у меня появилась наставница – армянка Розалия Богдановна Степанян. Причем я даже не понимаю, как, почему она пришла в нашу школу вести театральный кружок, как так вышло? Мы с ней подружились. Розалия Богдановна показала мне, что такое художественная самодеятельность – какими могут быть игровые номера, этюды, скетчи. И тогда я расхотел быть врачом – да, я поначалу хотел быть врачом, – и потянулся к театру и кино. Кино я очень любил. В театре я бывал редко, мать с отчимом не ездили на спектакли, они не были воспитаны на нем. А кино я тогда обожал. Оно было для меня единственным светом в окошке. Каждое воскресенье я получал свои 10 копеек на утренний сеанс "путешествий" или "приключений". И вот это мое увлечение кино, этим совершенно реалистичным искусством, и еще мой скромный тогда опыт в художественной самодеятельности связали нас с Розалией Богдановной, очень крепко и надолго. Тогда же у меня появилась идея учиться на актера. Розалия Богдановна меня поддержала и, закончив школу, я поехал поступать. Она меня сопровождала… Тогда, в том возрасте, я выглядел, как цыпленок. Я долгое время выглядел моложе своего возраста, даже после окончания института, работая два года в театре, я производил впечатление десятиклассника. У нас с мамой в Ялте даже был случай, когда мимо проходившая женщина спросила у моей матери: «Почему мальчик не в школе?» А я тогда уже два года как институт закончил. Когда вы уже вступили на путь актера, кого вы «назначили» своими учителями? Да, учителя – это те, кого ты выбираешь в наставники. В Щукинском училище, где моим худруком был знаменитый Юрий Васильевич Катин-Ярцев, грандиозное впечатление на меня произвел недавний выпускник А. Калягин «Записками сумасшедшего» Гоголя. Тогда он был полон азарта, энергии, он был заразителен… Не такой, как сейчас. То ли золотой телец, то ли медные трубы сыграли злую роль. У него осталось мало общего с тем, кого я когда-то видел на сцене. Это призрак. При всех его плюсах – при пробивном характере, при умении держать театр. Я семь лет играл потом у него в театре. Но потом начал отказываться от предложений. А театру независимые люди не нужны. Как оказались ненужными театру на Малой Бронной Даль, Петренко… Пусть даже ты иногда что-то где-то играешь, но необходимо постоянно быть в гуще этого театрального варева, если не хочешь выпасть насовсем. Так устроен театр. Я играл в постановках у Анатолия Васильевича Эфроса, и там я не чувствовал себя зависимым. Авторитет его для меня был высок. Заканчивая институт, я часто бывал в театре на Малой Бронной, и понял, что именно там я хочу работать. И по иронии судьбы я стал работать именно там. Хотя Эфросу я был долго не нужен. У него было особое мнение на мой счет, он видел во мне излишнюю социальность. Кто еще были вашими учителями? Тогда в кино и в театре таких замечательных людей было много. Я снимался и с Олегом Янковским, и с Леонидом Броневым, и с Юрием Горобцом… Я никогда не переставал учиться у мастеров. У того же Льва Дурова я очень многое почерпнул. Еще, знаете, Лев Дуров дружил с Львом Круглым, а с Круглым мы как-то сблизились и, став выездным в 90-е годы, я часто ездил к нему в Париж. В театре все, как в «Театральном романе» Булгакова. Только сказочно. Я застал труппы, подобранные по амплуа. Простаки, герои, острохарактерные мастера, молодые, взрослые героини… И я ко всем приглядывался. Я всех назначил своими учителями. И когда я стал работать более-менее свободно, я вдруг обнаружил, что очень мало актеров, которые умеют импровизировать. Но даже среди них немногие прибегали к импровизации. Не любили нареканий, ведь импровизация внезапна, а это ставит в тупик партнеров. У меня не всегда получалась импровизация, а это влияло порой на отношения с корифеями... Сам я терпеть не мог никакого подобострастия, никакой двойной игры, никакого закулисья – все это я знать не хотел, на «второй этаж», где все эти игры сосредоточивались, я не ходил. Но это театр. Это судьба, выбор. Отдушиной оставалось кино. Антониони, Феллини, Бунюэль, Бергман – вот она, красота, вот они, мои учителя. Актеры, которые снимались в их фильмах, тоже многое мне подсказали по части игры. Что сумел, то я сделал своим. Театр – это ведь еще и обезьянничанье. Сейчас вы почти не работаете в театре и кино. Не думали вернуться? Сейчас меня в театр уже не тянет. Осталась сильная оскомина. Он для меня закончился в нулевые годы. Я не хочу никому мешать, занимать чье-то место, не хочу быть вытесненным… В девяностые ведь возглавили театры дельцы, люди предприимчивые, не забывающие о своей выгоде. Театр у меня закончился как раз накануне кризиса 1998 года. Я тогда думал, что буду теперь банки собирать, стеклотару. Но я зацепился за озвучание фильмов и сериалов, потом стал сотрудничать с «СОЮЗом». А начинал я писать аудиокниги с режиссером Науменковым в ДЗЗ. Работали вечером в свободных студиях. Рассказы Булгакова, затем записали Чехова, Бунина, еще на аудиокассетах. Давно это было. Пять лет был голосом «Юмор FM». Вот так и работал: в театре, на радио, в озвучивании, в «СОЮЗе»… Сейчас я, оглядываясь, думаю, что я что-то успел. Что-то после меня останется. Это очень важно знать в конце жизни... Планы, у меня, конечно, были огромные, такой замах был! Но без этого нельзя начинать путь, без замаха. Знаете, сейчас я пересматриваю старые фильмы, советские, зарубежные, и понимаю, что тогда, в середине 60-х, у нас, в СССР, началось серьезное кино! Тарковский, Климов, Данелия, Абуладзе, Иоселиани, Параджанов, Ромм... У всех у них я учился. У меня были очень хорошие учителя. И я был по-хорошему жаден до всего, что они нашли в профессии, я старался впитать все и реализовать то, что узнал. За время работы появилась ли у вас, как у актера, какая-то задача-максимум? Актерское кредо? Мне не дано быть равнодушным в момент работы. Слава Богу. Я заинтересован в качестве работы, какой бы она ни была. Мое кредо как раз и заключается в добросовестности и азарте. То есть если ты берешься – ты отвечаешь за то, какой она выходит. Помню, как у Пастернака: «Талантливый человек знает, что быть честным наиболее выгодно». То есть нужно быть осознанно честным. Только в таких случаях в искусстве мы получаем великих – Ахматову, Цветаеву, Мандельштама, Блока с их бешеной, потрясающей силой… Это если брать только 20 век. А если глубже копнуть – там еще больше будет. Некоторые актеры жалуются, что перед микрофоном они не чувствуют зрителя, когда работают на радио или зачитывают текст. А как вам эта работа? Не кажется ли она вам менее творческой, чем в театре или в кино? Работа перед микрофоном порой более интересна своим разнообразием возникающих по ходу озвучивания диалогов в книжном или киноматериале. Но у микрофона используется уже приобретенный сценический опыт и применяется весь круг человеческих интересов. Все, что я накопил, идет в интонацию, в эмоциональную окраску реакций персонажей, в способность вести диалог с несколькими партнерами, в динамику речи... Ремесло, наработанное годами, помогает актеру с минимальными затратами достичь максимального эффекта. Когда я работал в театре, я чувствовал зрителя, но это живая работа. Ты говоришь с определенной интонацией, и она находит отклик. А что касается микрофона, то тут же передо мной открывается целый мир. Читаю, например, Беляева – и вот они все его персонажи! Я с ними общаюсь, я голосом создаю перед читателем ту картину, которую написал Беляев… Помните, я говорил про пионерские парады, про ведение смотров самодеятельности? Думаю, что даже они срабатывают как приемы. Я всю жизнь стремился быть именно занимательным рассказчиком. Не декларировать, не вещать… Именно рассказывать. И еще: я не могу работать только ради денег. У меня тогда вообще ничего не получается, и я просто впадаю в отчаяние. Да, без них никуда, но... Когда ты работаешь с хорошей книгой - как тут можно не заинтересоваться? Это же живое! Ты рассказываешь ее, ты читаешь, ты воплощаешь ее мир в звучащем слове! Как сказали бы спортсмены, озвучивание – это «технический вид спорта». Объяснить, как это координируется, когда ты читаешь незнакомый текст, слышишь оригинальную звуковую дорожку, видишь изображение на экране монитора, как ты укладываешь, и с какой попытки, ту или иную фразу в размер иностранной фразы сложно… Это техника. Это практика. Микрофон включен, звукорежиссер сидит, редактор, может быть, рядом... Вперед, ты должен попасть в цель. Какие ваши любимые роли? В театре, в кино, в озвучивании? В театре – небольшая роль в «Брате Алеше» В.Розова по «Братьям Карамазовым». Крошечная - в «Женитьбе» Эфроса по Гоголю – чудный спектакль, шедевр Эфроса. Еще в спектакле «Лето и дым» по Теннеси Уильямсу, одном из последних спектаклей Эфроса перед уходом его на Таганку… И дело не в размере роли, а в понимании того, что ты принимаешь участие в выдающемся событии и даже украшаешь его... В озвучании – очень много любимых фильмов. Вся документалистика ВВС с Аттенборо, «Фанни и Александр» Бергмана, «Амаркорд» Феллини, фильмы Кустурицы «Андерграунд» и «Время цыган»... Это настоящее кино, которое помимо прочего доставляет наслаждение и оставляет впечатление, пусть обманчивое, что ты соучастник… Из аудиокниг, конечно, «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго. Я читал эту книгу и понимал, что раскрываю матрешку, одну за другой, а она все не кончается и не кончается. Это и детектив, и романтическая история, и историческая книга, и история нравов… Бесконечно. Совершенно невероятная книга. Еще, конечно, Фицджеральда «Ночь нежна», «Книга джунглей» Редьярда Киплинга, «Питер Пэн» Джеймса Барри, трилогия Теодора Драйзера. Есть великие авторы, чьи шедевры я не читал перед микрофоном: Достоевский, Толстой, Набоков, Мопассан... Но их прочли или еще прочтут большие мастера - Алексей Борзунов, Александр Клюквин, Александр Бордуков и те, чьи имена еще на подходе. В чем ваш секрет как актера-рассказчика, способного заворожить своим голосом и воссоздать в воображении слушателя новые миры? Вы не замечали, что сейчас в эфире очень много голосов звучит, которых мы просто не слышим? Я их не различаю. Среди них есть всего несколько человек со своей манерой, с оригинальным тембром, но за ними, чаще всего, стоит личность, стоит серьезная подготовка и актерский масштаб. Однако «неслышные» все равно трудятся, обучаясь хитростям и тонкостям ремесла. Душа актера должна быть восприимчивой, эмоциональной, отзывчивой и на страдания ближнего, и на страдания дальнего… Человек должен жить с открытыми глазами и уметь слышать. Ведь жизнь кружит, она переменчива, так что мы только потом, спустя много времени, вдруг вытягиваем из памяти тот или иной нюанс и понимаем, как же интересно складывается мозаика. Сейчас об этом я как раз пишу в своих «Записках», в воспоминаниях. Вспоминаешь, вспоминаешь, и находишь не ответы, а вопросы… И вот из этих вопросов состоит наша жизнь. Это такая игра. Вся наша жизнь – игра. Беседовала Светлана Иванова, Soyuz.Ru |
Наш каталог http://abook-club.ru/narrator=2067/, звучащие этим голосом
Светлая память