Ответ в темуСоздание новой темыСоздание опроса

> Казакевич Эммануил
 Ster Пользователя сейчас нет на форуме
Отправлено: 6.01.2018 - 10:26:31 (post in topic: 1, link to post #808681)
Цитировать сообщение Цитировать выделенный текст


ФлудерGoldКиномеханическоэротическаяМастер художественного слова
очень снежная некоролева
Group Icon
Профиль
Группа: Moderators
Сообщений: 26640
Поблагодарили: 75704
Ай-яй-юшек: 27
Штраф:(0%) -----

user posted image

Эммануи́л Ге́нрихович Казаке́вич (идиш ‏עמנואל קאַזאַקעװיטש‏‎, среди близких известный как Эмма Казакевич; 1913—1962) — русский и еврейский советский писатель и поэт, переводчик, киносценарист. Прозаические произведения писал преимущественно на русском языке, поэзию — на идише.

Эммануил Казакевич родился 24 февраля 1913 года в Кременчуге, в семье учителя, впоследствии известного журналиста, главного редактора газеты «Биробиджанер штерн» Генаха (Генриха Львовича) Казакевича.

Когда началась Первая мировая война, отец Казакевича переквалифицировался из учителя в журналиста, и подрастающий сын не раз наблюдал как вечером в избе отец сидел за столом, склонившись над листком бумаги, и время от времени мусолил огрызок «чернильного» карандаша для того, чтобы записи были четче. В это время по стене расползались причудливые очертания, а неровный огонек керосиновой лампы, вздрагивающий после каждого резкого движения курчавой головы, помогал разыгрывать в воображении мальчика целые спектакли театра теней. Эта завораживающая игра будила образы, которые Эммануил пытался облечь в какую-то форму. А так как восторг иногда перемешивается с жутким страхом (однажды привиделось, как отца пытается унести какая-то страшная птица), то слова сами по себе укладывались в поэтические строки. Эмми, как звали мальчика в семье, знал не очень много русских слов, и языком общения был идиш. Свои первые стихи и статьи в 17-летнем возрасте Казакевич-младший написал на нем.
После окончания школы и Харьковского машиностроительного техникума 17-летний Казакевич уехал осваивать Дальний Восток, в столицу только что образованной Еврейской автономной области. Образованный и пытливый юноша быстро проявил себя, его вскоре назначили бригадиром, затем инженером, потом начальником участка и доверили возглавить одну из комсомольско-молодежных строек.

Он сменил много профессий: был культинструктором, начальником строительства дворца культуры и председателем колхоза. Строительство объекта он закончил раньше намеченного срока. Его похвалили, и предложили создать на пустом месте колхоз, назначив председателем. Но тяга к литературе взяла верх, он уходит руководить молодежным театром, параллельно сотрудничая с рядом газет.

Одно из стихотворений Казакевича в газете «Тихоокеанский комсомолец» опубликовано в 1933 году. С идиша на русский его перевел и отдал в газету поэт Семен Бытовой. Еще более примечательна тема произведения – оно посвящено культуре корейцев, крупная община которых находилась в те годы на территории Биробиджанского района.

Но это был лишь эпизод бурной литературной жизни молодого поэта. К тому же периоду относятся и два поэтических сборника – «Мир» и «Биробиджан», а также несколько десятков стихов опубликованы в газетах «Биробиджанер Штерн» и «Биробиджанская звезда».
В 1938 году Эммануил Казакевич приехал в Москву, где продолжил заниматься поэзией, и перевел на идиш произведения Пушкина, Лермонтова, Маяковского. В том же году, чтобы избежать ареста, о котором его, по свидетельству еврейского поэта Иосифа Керлера, предупредил знакомый из Биробиджанского МГБ, Казакевич срочно выехал в журналистскую командировку в поселок Биракан, а оттуда поездом отправился в Москву, где на время «залег на дно», занимаясь литературным трудом. Именно там, в Москве, в 1939 году он издал на мамэ-лошн книжку стихов «Ди гройсе велт» («Большой мир»), а в 1941 году написал на идиш поэму «Шолэм и Хавэ». Занимался он и другим любимым делом – переводил на идиш произведения Гейне и Шекспира.

Когда началась война, Казакевича освободили от призыва из-за сильной близорукости (один глаз: –8, а второй: –10). Но он не собирался отсиживаться в тылу, и ушел добровольцем. на фронт Грамотный, знавший несколько языков младший лейтенант, попал в подразделение разведки. Его группа часто совершала рейды в тылу врага, добывала ценные сведения, несколько раз отбивалась от наседающих гитлеровцев.

В конце апреля 1944 года в районе Ковеля немецко-фашистские войска сконцентрировали большие силы. Именно Эммануил Казакевич сделал важный для Верховного командования вывод: «Враг готовится к стремительному наступлению, ставя задание уничтожить советские войска на юго-западе от Ковеля». В районе села Туровичи разведчики Эммануила Казакевича захватили «языка», от которого узнали, что под Ковель прибывают значительные вражеские силы. Один полк уже выгрузился в Любомле, другие три полка на марше: они должны занять оборону на востоке от села Туровичи. Стало известно, что 19 апреля на железнодорожной станции Любомль стояло 5 эшелонов с немецкими солдатами и 1 эшелон с танками. Отборная 342-я гренадерская дивизия прибыла в Любомль 21 апреля. 25 апреля она выступила в сторону села Миляновичи, чтобы сменить 253-ю пехотную дивизию.

Как добывались ценные данные, писатель описывает в повести «Звезда». «Зеленые привидения» - разведчики, переходили линию фронта, брали «языков», от которых и получали необходимую информацию.
24 апреля 1944 года в районе сел Зиловое-Туровичи немецкие войска начали готовиться к наступлению. Предвидение старшего лейтенанта Казакевича подтвердилось: 27 апреля на рассвете немцы открыли артиллерийский огонь, а потом самолетами бомбардировали позиции советских войск. Дивизия, в которой служил писатель, отступила, а на участке соседней 165-й стрелковой дивизии немцы прорвали оборону, заняли село Ружин. Советские бойцы, которые отступили на восточный берег Турии, отразили атаки врагов, пытавшихся форсировать реку. Во время боя Эммануил Казакевич был ранен в ногу. В течение месяца дивизия, где служил писатель, занимала оборону на восточном берегу речки Турия. За этот месяц Казакевич выздоровел и вернулся в строй.

А в июне 1944 года было небольшое затишье. И Эммануил очень оживленно начал переписываться с женой Галиной, благо почта ходила регулярно. Однажды он написал в письме: «Не стоит говорить, что я не пытался превзойти Лермонтова чинами, а Дениса Давыдова – орденами. Если же оно и вышло так, то я, во всяком случае, хочу как можно скорее превысить первого и второго стихотворениями». В этой легкой самоиронии Казакевич весь. Хотя он не без гордости говорил супруге, подбивая итоги войны, что совершил по меньшей мере пять подвигов. «Из рядового стал капитаном, из простого бойца – начальником разведки дивизии», «будучи почти слепым, стал прекрасным солдатом и хорошим разведчиком», «не использовал своей профессии писателя и плохое зрение для обустройства жизни подальше от пуль», «не подхалимничал перед начальством», «в наиболее трудные минуты был весел и бодр, не пытался спрятаться от трудностей, а шел им навстречу и побеждал их».

Из тех, кто начинал войну в разведке, ко Дню Победы уцелели считанные единицы. Среди них оказался Казакевич. И хотя он не очень любил надевать награды даже на праздники, его парадный китель украшали 8 боевых орденов и медалей, в том числе два ордена Красной Звезды и два ордена Отечественной войны.
В 1946 году вернулся в Москву и возобновил прерванную войной литературную работу – но уже не на идиш, а на русском языке. В 1947 году написал знаменитую повесть «Звезда», за которую через год получил Государственную премию.

Повесть «Звезда» была закончена через два года после майских победных салютов в честь поверженного фашизма. Замысел повести возник весной 1944 года под Ковелем, где готовилась крупная наступательная операция советских войск, в связи с чем у разведчиков забот хватало. Порой они падали с ног от усталости, но упорно переходили линию фронта с целью добывания «языков», нужно было знать о движении гитлеровских войск.

Повесть «Звезда» принесла писателю всемирную известность, достаточно сказать, что она была издана более 50 раз во многих странах мира. А далее были повести «Двое в степи», «Сердце друга», роман «Весна на Одере» и его продолжение «Дом на площади». После того, как Эммануил Казакевич стал лауреатом Государственной премии, он взялся за освещение или, будет сказать более уместно, «освящение» образа Владимира Ильича Ленина.

Прочитав «Звезду», Александр Твардовский сказал: «На войну ушел посредственный еврейский поэт, а вернулся с нее великолепный русский прозаик».

Владимир Кардин писал: «Редактор «Знамени» В. Кожевников месяцами мурыжил роман «Весна на Одере», то ставя его в номер, то снимая, захлебываясь в телефонную трубку от восторга либо от ярости. А когда, наконец, набравшись духу, напечатал, то и вовсе не находил себе места. Однажды, не желая слушать Казакевича, лежавшего с ангиной, редактор-благодетель потребовал, дабы тот, одевшись потеплее, незамедлительно спустился к дверям подъезда. В редакционной «Победе», мчавшейся неведомо куда, царило молчание. Как и в бюро пропусков, где лежал заготовленный пропуск лишь для «тов. Казакевича Э.Г.» С великим трудом уломали дежурного, тот вписал в пропуск и Кожевникова. В сером казенном здании, судя по часовым, размещался какой-то штаб. Едва Казакевич вошел в коридор, к нему навстречу устремились полковники и генералы, бормоча что-то лестное и не замечая плетущегося следом Вадима Кожевникова. Очередной полковник щелкнул надраенными сапогами: «Командующий ждет вас, Эммануил Генрихович». Какой, к черту, командующий? Кем и чем командует? Однако осмелев, Казакевич расстегнул пальто и ослабил шарф. В дверях радушно улыбался невысокий генерал с веснушками и орденскими планками. «Чрезвычайно рад. Спасибо, что выкроили время. Простите, ежели оторвал от творческой деятельности. Позвольте представиться: генерал Василий Сталин». Тревога не отступила. Правда, напряжение ослабело. Сынок генералиссимуса слыл самодуром, но не извергом. Боевой летчик, он открывал парады, ведя эскадрилью над Красной площадью, где первого мая (но ни в коем разе не седьмого ноября) папаша рукой норовил изобразить нечто приветственное…На полу гигантского генеральского кабинета разложены топографические карты. Прищурившись, разведчик Казакевич смекнул: Берлинская операция. Василий Сталин пламенно восхищался «Весной на Одере».
- Вот только жаль, действия авиации отражены недостаточно. Понимаю, понимаю, у художника свои воззрения. Они святы.

- Бедолага, – подумал художник. – Ночью вместо сна листал роман. На кой ляд, спрашивается?

Численность лампас росла. Но они ограничивались функцией античного хора, никто не смел солировать. Роман торопливо полистал лишь командующий ВВС Московского военного округа В.И. Сталин. И не по своему почину: «Папа звонил. Наказал лично поблагодарить». Казакевич облегченно вздохнул и подмигнул так и не пришедшему в себя Кожевникову. Комедию явно задумал папаня, поручив главную роль сыночку, не шибко соображавшему, что от него требуется. К чему вся эта колгота вокруг начинающего сочинителя? Но папаня всегда норовил смотреть вперед. И что же он там углядел? На кой шут приручать биробиджанского автора, имея в своем распоряжении целый полк – Союз писателей? Понять трудно. Как и вообще трудно понять любое сочетание запредельного самодурства с холодным расчетом. И все же, не понимая до конца, чувствуешь: мурашки по коже».

Полтора года Эммануил Казакевич жил в одном из колхозов Владимирской области, где писал повесть «Сердце друга» и начал большой роман «Дом на площади», опубликованный в 1956 году. В 1961 году написаны рассказ «При свете дня» и повесть «Синяя тетрадь». Среди других произведений Казакевича – книга путевых заметок «Венгерские встречи» в 1955 году, рассказ «Приезд отца в гости к сыну» в 1962 году и другие рассказы, многочисленные публицистические и литературно-критические статьи, переводы.

В 49 лет у Эммануила Казакевича был обнаружен злокачественный рак. Он умирал мужественно, как и жил. В воспоминаниях «Тропинка во ржи» Маргарита Алигер писала, что чувство юмора, неисчерпаемое и блистательное, не покидало Казакевича даже в самые тяжелые моменты. Он любил анекдот о том, как человек, у которого только что умерла жена, приезжает к ее отцу и просит отдать за него замуж сестру покойной, и когда вторая вскорости умирает, снова приезжает к отцу и сообщает ему: «Папа, вы же будете смеяться, но вторая тоже умерла!» Это дурацкое «вы же будете смеяться...» стало неким условным термином. Ложась на операцию, он просил передать мне: «Маргарита, вы же будете смеяться, мне опять будут резать живот». Он легко и празднично владел стихом и неизменно по самым разным поводам сочинял короткие эпиграммы и длинные баллады и поэмы. Любил шутки, розыгрыши, мистификации.

Однажды с женой они сидели в Большом театре на балете с Улановой. Были долгие овации. Уловив момент, когда стало несколько потише, Казакевич громко на все ряды сказал: «Слушай, Галя, может быть, останемся на второй сеанс?»
Интересные воспоминания о Казакевиче оставил Александр Крон: «Самое первое впечатление было: типичный интеллектуал. Скорее физик, чем гуманитарий, один из тех, склонных к иронии и беспощадному анализу... Затем, при более близком знакомстве: поэт. Не только потому, что пишет стихи. Поэт по душевному складу, по тонкости слуха — равно к музыке и к звучащему слову. Поэт по своему ощущению природы, по богатству образных ассоциаций, по той детской непосредственности восприятия, которая свойственна поэтическим натурам и в зрелом возрасте». Еще позже, когда стали видеться часто: «Ера, забияка»... Гуляка, enfant terrible с бретерскими замашками. Дружелюбный, но неровный в обращении, склонный к розыгрышу, эпатажу. Не лишенный дипломатического лукавства, но не боящийся обострять отношения. При этом нисколько не бахвал. О женщинах говорил иногда грубо и недоверчиво, а в семье был всегда мил и нежен, да и в творчестве своем создал несколько трогательно чистых и поэтических женских образов...»

По наблюдениям Даниила Данина, в душе Казакевича варились громадные притязания. Он знал, что чего стоит, хотя и понимал противоречивость своего характера. Не случайно Казакевич однажды написал о Моцарте и о себе: «Чего греха таить, я находил в этом гениальном ребенке собственные черты — странную смесь лености и необычайного трудолюбия, любви к разгулу и страсти к творчеству, скромности и чудовищного самомнения».

Жена Казакевича вспоминала: «Он не способен был думать о простых вещах, о которых часто думают люди, — о том, что хорошо бы купить костюм. Голова у него все время полнилась идеями, образами, обобщениями...» Он был действительно крупным писателем, но совсем не надувался, как некоторые, и не пыжился. Казакевич писал о своих кумирах так: «Мои любимые в слове — Данте, Шекспир, Толстой, Пушкин, Гейне, Достоевский, Стендаль, Франс. Из современных художников слова я больше всех ценю — Пастернака, Бабеля, Цветаеву, Фадеева, Твардовского, Олешу, Хемингуэя, Ремарка, А.Камю. В музыке — Моцарт, Шуберт, Мусоргский. В живописи — Тициан, Рембрандт, Веласкес, Ренуар, Писарро, Джорджоне».
За два года до смерти Казакевич написал в дневнике: «Приходит пора большой работы». Он молил судьбу дать ему два года, а потом хотя бы один — чтобы закончить роман «Новая земля». Не получилось... Как сказано в повести «Двое в степи», «великий разводящий — Смерть — сняла с поста часового». В дневнике писателя читаем: «Господи, разве можно так поступать? Дать человеку талант и не дать ему здоровья!..» Константин Паустовский причислял Эммануила Казакевича «к первым и лучшим людям нашего времени — по остроте и смелости мысли, по вольному и умному таланту, глубокой честности, по блеску его воображения и тому бурному человеческому обаянию, которое мгновенно покоряло всех».
Владимир Кардин писал: «Болезнь стремительно брала свое, несмотря на попытки ее затормозить. Через одного из помощников Хрущева Твардовскому удалось получить разрешение применить запрещенную, несмотря на якобы мифическую чудодейственность, «жидкость Качугина», разжиться несколькими бутылками. В женском царстве, окружавшем Казакевича, своей активностью выделялась Маргарита Алигер, жительница соседнего подъезда. Она вступала в контакт с инстанциями, а то и действовала в обход. Однако состояние Эммануила Генриховича ухудшалось. Решили установить ночные дежурства представителей мужского пола. Эффект был чисто психологический для самого окружения. Но ни днем, ни ночью стонов, жалоб больного слышать не доводилось. Позже медсестра из литфондовской поликлиники мне признается: «Он умел терпеть и молчать, обманывая вас, отчасти и нас». Необходимость в ночн[/CODE]ой вахте отпадала. Хмурым осенним днем шестьдесят второго года его не стало».

Эммануил Казакевич умер 22 сентября 1962 года и был похоронен на Новодевичьем кладбище.

источник:
Код
Доступно только для зарегистрированных пользователей


Экранизации

1949 — Звезда (реж. Александр Иванов)
1962 — Двое в степи (реж. Анатолий Эфрос)
1964 — Синяя тетрадь (реж. Лев Кулиджанов)
1966 — Сердце друга (реж. Юрий Григорьев)
1967 — Весна на Одере (реж. Леон Сааков)
1972 — Нежданный гость (реж. Владимир Монахов)
2002 — Звезда (реж. Николай Лебедев)
2015 — Дорога на Берлин (реж. Сергей Попов, автор идеи и генеральный продюсер — Карен Шахназаров)


цикл: user posted imageВесна на Одере
01. user posted imageВесна на Одере (user posted imageИсаев Олег) //ссылки: user posted image user posted image
02. user posted imageДом на площади (user posted imageРосляков Михаил) //ссылки: user posted image user posted image
user posted imageБез цикла
user posted imageЗвезда (user posted imageНенарокомова Татьяна) //ссылки: user posted image user posted image user posted image
user posted imageПри свете дня (user posted imageЛуспекаев Павел user posted imageДоронина Татьяна user posted imageКраско Иван) //ссылки: user posted image user posted image



 
PMПисьмо на e-mail пользователюICQ
Bottom Top



1 Пользователей читают эту тему (1 Гостей и 0 Скрытых Пользователей)
0 Пользователей:

Опции темы Ответ в темуСоздание новой темыСоздание опроса
 
  


Анклавы Клуба в социальных сетях:
Клуб любителей Аудиокниг - Твиттер  Клуб на ФейсБук  Клуб любителей Аудиокниг - наш канал на YouTube  Канал Клуба Любителей Аудиокниг в Телеграм