Да, чижика съел я ! И чо ? Профиль
Группа: Privileged
Сообщений: 17056
Поблагодарили: 29790
Ай-яй-юшек: 126
Штраф:(0%)
Издательство "Новое литературное обозрение" выпустило книгу : Роберт Дарнтон. "Цензоры за работой. Как государство формирует литературу", перевод с английского М. Солнцевой, 384 стр., ISBN 978-5-4448-0712-5 Серия: Интеллектуальная история
Аннотация: Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Цензоры за работой» — это увлекательное исследование того, как в разных обстоятельствах и в разные времена работает цензура. В центре внимания автора три далеких друг от друга сюжета — роялистская Франция XVIII века, колониальная Индия XIX века и Восточная Германия на рубеже 1980–1990-х годов. Автор на многочисленных примерах прослеживает, как именно работала цензура, что сами цензоры думали о своей работе и каким образом они взаимодействовали с книжным рынком, в том числе и «черным». В книге можно найти колоритные портреты многих представителей «теневого» книжного мира — от полуграмотных завсегдатаев парижских книжных рынков до владеющих десятками языков бенгальских библиотекарей. Роберт Дарнтон показывает, какой вклад цензура вносила не только в культурную, но и в экономическую и политическую жизнь общества. Цензура предполагала слаженную работу многих людей, сплетения судеб и интересов которых могут напоминать увлекательный детективный роман.
Рецензия:
+ Показать
Что такое «цензура»? Это «контроль официальных властей за содержанием, выпуском в свет и распространением печатной продукции, содержанием и исполнением (показом) сценических постановок, радио- и телевизионных передач, а иногда и частной переписки, с тем, чтобы не допустить или ограничить распространение идей и сведений, признаваемых этими властями нежелательными или вредными», — такое определение этому понятию дает толковый словарь. Это «наблюдение со стороны Агентства национальной безопасности», «запрет на автоматические оружие», «засекречивание документов для защиты национальной безопасности», «алгоритмы ранжирования в поисковых системах», «отзыв на научную работу», «политкорректность», «вежливость», «молчание», — так ответили на вопрос студенты Гарварда.
В центре внимания Роберта Дарнтона, доктора исторических наук, специалиста по истории печати и профессора Гарвардского университета, оказалась работа цензоров в трех странах трех разных эпох: монархической Франции XVIII века, колониальной Индии XIX века и коммунистической Восточной Германии 1980-1990-х годов. Автор сразу отказывается от попыток дать понятию «цензура» общее определение или же привести работу цензоров к одному знаменателю. Он описывает системы цензуры, существовавшие в конкретных исторических условиях, опираясь на архивы и личные беседы с бывшими цензорами (в случае Восточной Германии). Книга заставляет задуматься о том, что же такое цензура и возможна ли абсолютная свобода слова. Описание работы цензоров в разных странах в разные исторические эпохи дает понять, что цензура — это не просто запрет на публикацию определенных высказываний и идей.
Так, главной задачей французских цензоров было не запретить неугодные монархии книги, а, наоборот, одобрить те из них, которые не подрывали политические и нравственные устои общества. Одобрение могло быть разным: знак апробации королевского цензора гарантировал книге выдачу «привилегии» — документа, который оговаривал, что книга должна быть напечатана на хорошей бумаге, красивым шрифтом, а также внесена в реестр гильдии книготорговцев. Стоит отметить, что цензорами были не чиновники, которые оценивали «благонадежность» книги. Французские цензоры XVIII века — это образованные люди (писатели, философы, ученые), которые обращали внимание и на стиль книги, и на грамотность автора, и на логику изложения, и на полноту освещения темы. Так, один из цензоров забраковал учебник по математике, потому что книга «описывала задачи недостаточно детально», а также не приводила «кубические и квадратные корни некоторых величин». Королевской привилегии удостаивались только лучшие, на взгляд цензоров, произведения. Книги же «средней руки», не оскорблявшие монархию и религию, но и не блещущие особыми достоинствами, выходили с «молчаливого согласия» («простого согласия», «допущения») — они не преследовались полицией, но и не получали эксклюзивных прав на печать. Продавались они тоже не совсем в открытую. Дарнтон говорит, что владельцы книжных магазинов предпочитали распространять их «из-под прилавка».
Если же книга цензора не устраивала, он, как правило, прилагал массу усилий для того, чтобы улучшить ее: вносил правки, обсуждал их с автором. Иногда тексты переделывались так сильно, что цензора можно было считать соавтором произведения. Однако в том случае, если книга явно носила антиправительственный или антирелигиозный характер, ее запрещали, а автора, нелегальных распространителей и всех, кто мог быть причастен к ее созданию и печати, преследовали, сажали в тюрьму и могли даже казнить.
С авторами активно сотрудничали и цензоры Восточной Германии. Сотрудники Главной администрации печати и торговли книгами были, как и французские цензоры, писателями и лингвистами, у многих из них были ученые степени в области немецкого языка и литературы. Официально цензура в Восточной Германии была запрещена, а Конституция гарантировала свободу слова. Как рассказал Дарнтону Ганс-Юрген Везенер, бывший цензор, он и его коллеги занимались не цензурой, а планированием. Они определяли, сколько и каких книг должно выйти в стране в течение следующего года, а также правили тексты — «сдерживали разлагающее влияние» западной «культуры потребления».
Из рассказов Везенера и Кристины Хорн, его коллеги, становится ясно, что работа восточногерманских цензоров тоже была не простым запрещением неугодных книг. В некоторых случаях цензор совместно с автором перерабатывал текст в течение четырех-пяти лет, так как хотел, чтобы книга, пусть и исправленная, все-таки была опубликована. Иногда цензоры советовали авторам, к кому из их коллег лучше обратиться за рецензией на произведение, чтобы его не запретили: от личных отношений и степени обтекаемости формулировок могло зависеть очень многое. Иногда цензоры оставляли «дыры» в плане литературы на следующий год, чтобы позже, уже после утверждения этого плана, вписать туда какую-то книгу. А иногда цензоры были вынуждены уступать шантажу авторов книг: известные за рубежом писатели попросту угрожали опубликовать оригинальную версию книги в Западной Германии (и в некоторых случаях исполняли свои угрозы). А раз официально цензуры в Восточной Германии не было, публикация сильно измененного текста или его запрет неминуемо привлекли бы внимание.
Не было цензуры и в колониальной Индии, по крайней мере, ее существование активно отрицалось. Британские власти стремились ставить на учет все выходившие в стране книги, для чего в округах издавались ежеквартальные каталоги книг. Их авторами были библиотекари, но сами каталоги были секретным документом и предназначались для Индийской гражданской службы. Ее сотрудники могли использовать материалы каталогов как основания для обвинения автора в мятеже или подстрекательстве к восстанию.
Каталоги не были простым перечислением книг с указанием автора, ее языка и названия. В таблицах каталогов был столбец под названием «примечания», куда библиотекари вписывали свое мнение относительно содержания произведения. Информации о том, кто именно становился библиотекарями во времена британского господства, очень мало, однако известно, например, что кандидат на пост императорского библиотекаря в Калькутте в совершенстве владел латынью, древнегреческим, немецким, французским, английским, итальянским, испанским, санскритом, пали, арабским, фарси, урду, хинди, бенгальским, орийя, маратхи и гуджарати, неплохо знал провансальский, португальский, румынский, голландский, датский, древнеанглийский, древне- и средневерхненемецкий языки, а также знал кое-что из иврита, китайского и турецкого. Типичные комментарии в каталогах («глава об извлечении бенгальских падежных суффиксов и вербальных форм из санскрита показывает настоящий талант [автора книги] в области филологии», «метрическое вступление [написанное на чистом эталонном санскрите] обладает особенной ценностью») показывают, что библиотекари, как правило, от недостатка лингвистических знаний не страдали.
Авторы неугодных произведений, которые каким-то образом ставили под сомнение законность правления британцев или же высмеивали их власть, вполне могли попасть в тюрьму. Британские власти старались придавать подобным мерам налет законности, для чего им приходилось проводить публичные судебные слушания. Обсуждаемые произведения были написаны на местных языках, в связи с чем неизбежно возникали трудности перевода и трактовки текстов. Нередко адвокаты апеллировали к сложностям бенгальского синтаксиса, к особенностям употребления «седьмого падежа вместо номинатива», а суд погрязал в обсуждении словарей, санскритских корней, заимствований, суффиксов и падежей. Впрочем, выносить обвинительные приговоры это не мешало.
Книга читается довольно легко, несмотря на большое количество отсылок к архивным документам, сносок, некоторые из которых занимают на странице больше места, чем основной текст, и факсимильных копий архивных документов, сопровождаемых комментариями автора. Дарнтон проделал огромный объем работы и провел в архивах в общей сложности несколько лет. И тем обиднее видеть в книге недоработки, попавшие туда по вине переводчика. Среди них и непереданная игра слов, и откровенные ошибки. В качестве примера первого можно привести то, что название книги середины XVIII века «Mystères de l’hymen, ou la bergère de velours cramoisi» переведено как «Мистерии девственной плевы, или Крылатое кресло из алого вельвета», но выражение «Mystères de l’hymen» может пониматься и как «Таинства брака». Кстати, непонятно, почему кресло вдруг стало крылатым (в оригинале названия этого слова просто нет), а прилагательное «алый» («cramoisi») в «Цензорах за работой» и вовсе написано с ошибкой («cramoisy»). Среди ошибок, например, неверная транслитерация имени канцлера Рене Николя де Мопу, который в «Цензорах за работой» превратился в Рене де Мопо, а персонажами книги Дидро «Племянник Рамо» стали не Луи и автор (реплики которого обозначаются местоимением «moi» — «я»), а Луи и Муа.
Читать книгу «Цензоры за работой», безусловно, стоит — как минимум для того, чтобы понять, что цензура может выражаться далеко не только в прямых запретах (цензор и писатель, обсуждая текст, неминуемо вторгаются в область герменевтики, превращая борьбу за формулировки в борьбу за смысл), что она не всегда представляет собой грубое подавление свободы слова невежественными бюрократами, а также то, что внешняя цензура далеко не самое сильное средство влияния на автора (по мнению самих писателей, самая жестокая и действенная цензура — это самоцензура). А отсылки автора к современным реалиям (часть из них дается в примечаниях, поэтому не стоит их игнорировать) помогают по-новому взглянуть и на свободу слова в Интернете (или ее отсутствие) и, может быть, немного переосмыслить высказывание американского теоретика литературы Стэнли Фиша, в одном из своих эссе заявившего: «Свободы слова не существует, и это хорошо».
(с) Яна Хлюстова
Источник :
Код
Доступно только для зарегистрированных пользователей
"Цензоры за работой", Анонс и рецензия на книгу
Помощь 
Поиск
