Полная версия «Путешествия Нильса» внушала некоторые опасения. 25 часов надо ещё осилить. Кроме того, это «настоящая Лагерлеф», а не безбожный вариант советской цензуры. Духовные-скрепы и без того вызывают оскомину, а Лагерлёф позиционируют именно как христианского писателя. Однако книга оказалась едва ли более религиозной, чем любое классическое произведение. При желании можно, конечно, умилиться тем, что люди по воскресеньям ходят в церковь. Но надо отметить, что, например, эпидемию останавливает все-таки гигиена, а не толпа толстых дяденек с иконами.
Полный вариант объёмен не только количеством страниц, но и по смыслу. Затрагиваются социальные проблемы. Жизнь крестьян и рабочих. Эммиграция. Сиротство. Не сказать, чтобы это производило особо депрессивное впечатление, но, мне кажется,со смертями, вышел перебор. Словно разогнавшись в данном направлении, Лагерлёф не могла остановиться.
Книга писалась в качестве учебника географии. Череда названий : Иёссехэред, Глафсфьорден, Вермельн, Фрюксдален, Фрюкеншёарна, Вомбшён, Порсочёкко, Сарьекчёкко, Тренгслет, Эльвдален, Лимедсфорсен, Фулуэльв – весьма способствует отключению мозга.
Много легенд. Некоторые очень красивые.
+ Показать | Один пастух, молодой парень, ничем не был примечателен; другой, почти старик, выглядел необычно: сам здоровый, костистый, а голова маленькая, лицо доброе и кроткое. Казалось, будто его тело и голова принадлежали двум разным людям. Некоторое время он молча сидел, бесконечно усталым взором вглядываясь в туман. Потом заговорил с товарищем. - Я расскажу тебе, Эрик, одну историю, - начал он. - Пришло мне как-то на ум, что в старину, когда и люди, и звери были не в пример крупнее нынешних, бабочки, наверно, тоже были куда больше. Молодой не отвечал старику, но весь его вид как бы говорил: «Ладно уж, так и быть, уважу тебя, послушаю». Он вытащил из котомки хлеб с сыром и стал ужинать. - Так вот, жила-была на свете бабочка, - продолжал старик. - Тулово у нее было много-много миль в длину, а крылья - широкие-преширокие, как озера. И до чего красивые были у нее крылья: лазурные, с серебристым отливом. Когда бабочка взлетала, все звери, птицы и насекомые глядели ей вслед. Но в том-то и беда, что бабочка выросла огромной-преогромной, настоящей великаншей. Крылья еле-еле поднимали ее. Еще куда ни шло, если б она летала только над сушей! Ан нет, угораздило ее подняться над самым Балтийским морем! Да недалеко она залетела: поднялась буря и давай ее трепать. Тебе-то, Эрик, не надо объяснять, что такое шторм на Балтийском море. В один миг буря оторвала ей крылья и унесла их прочь. Бабочка, ясное дело, рухнула прямо в море. Долго ее кидало по волнам то туда, то сюда, пока не прибило на скалистую подводную отмель близ Смоланда. Тут она и осталась лежать, вытянувшись во всю длину. Сдается мне, Эрик, что, если бы бабочка упала на берег, она бы вскоре истлела и рассыпалась в прах. Но раз уж она очутилась в море, то пропиталась известью и стала тверда как камень. Помнишь, сколько нам попадалось камешков на берегу? А ведь то были вовсе не камешки, а окаменелые гусеницы! Сдается мне, и с этой бабочкой-великаншей случилось то же самое: окаменела она и сделалась длинной узкой скалой, что и поныне высится в Балтийском море. А ты как думаешь? Он замолчал в ожидании ответа. - Я хочу услышать, к чему ты клонишь, - сказал молодой овчар и кивнул ему, продолжай, мол! - Знай, Эрик, что наш остров Эланд, где мы с тобой живем, - и есть та самая древняя бабочка. Если присмотреться, то северный конец острова - это ее круглая головка, от нее тянется на юг узенькая передняя часть туловища, еще дальше к югу - задняя; сперва она расширяется, потом переходит в тонкое острие. Тут пастух снова замолчал и взглянул на товарища - а вдруг тот не верит его словам? Но молодой овчар преспокойно продолжал есть и только кивнул старику: давай, мол, рассказывай дальше. - Не успела бабочка превратиться в известковую скалу, как ветром нанесло семян разных трав да деревьев. Попытались они пустить в той скале корни, но не тут-то было - на голом и гладком камне зацепиться трудно. Долго-долго на острове не могло вырасти ничего, кроме осоки. Это уж потом появились и овсяница, и солнцецвет, и шиповник. Но и поныне на горе Альварет не так уж много растений. Думаешь, им не хватает тепла или света? Нет, гора со всех сторон открыта солнцу, просто земля на ней больно скудная. Никому и в голову не придет пахать на ее вершине - ведь слой земли там совсем тонок. Ну а если и впрямь гора Альварет и окрестные скалы образовались из тулова бабочки, то ты, наверно, спросишь: откуда же взялась земля под горой? - В самом деле, - сказал овчар, - откуда она, любопытно узнать. - Ну так вот! Остров Эланд пролежал в море великое множество лет, а за это время все, что носится по волнам - и водоросли, и песок, и раковины, - скапливалось вокруг него да так и осталось. Вдобавок еще камни да щебень попадали сюда с восточных и западных склонов. Мало-помалу берега острова расширились, и стали там расти и хлеба, и цветы, и деревья. На самой вершине, на твердой спинке бабочки, пасутся только овцы, коровы да жеребята, а из птиц гнездятся одни лишь чибисы да ржанки. Тут нет никаких построек, кроме ветряных мельниц да нескольких сложенных из камня хижин, где ютимся мы, пастухи. Зато внизу, на побережье, раскинулись и большие крестьянские селения, и церкви с пасторскими усадьбами, и рыбацкие поселки, и даже целый город. Старик выжидающе глянул на молодого. Тот, покончив с ужином, завязывал свою котомку. - Непонятно, к чему ты клонишь? - спросил он. Старый овчар все так же вглядывался в туман усталыми глазами. Они и устали-то, наверно, оттого, что вечно высматривали чудо, какого и на свете не бывает. Понизив голос до шепота, старик сказал: - Одно хотелось бы знать, только одно: известно ли хоть кому-нибудь, что остров этот был бабочкой, летавшей здесь на больших блестящих крыльях? Знают ли об этом крестьяне, живущие в окрестных усадьбах под горой, рыбаки, промышляющие в море салаку, купцы в Боргхольме, дачники, наезжающие сюда каждое лето? Ведомо ли про то странникам, что бродят в развалинах замка Боргхольм, охотникам, что приходят сюда по осени стрелять куропаток, художникам, что сидят на горе Альварет и рисуют овец да ветряные мельницы? - Ну да, - внезапно сказал молодой пастух, - кому-нибудь из тех, кто сидел здесь вечером на краю скалы, слушал пение соловьев в рощах под горой да глядел через пролив Кальмарсунд, наверняка приходило в голову, что остров это не простой и появился не как все другие острова. - Хотелось бы знать, - продолжал старик, - неужто никому из этих людей никогда не мечталось приладить ветряным мельницам крылья, да такие огромные, чтобы они смогли поднять целый остров из моря. И заставили бы его летать, как бабочку. Вот это была бы бабочка! Всем бабочкам бабочка! - Может статься, в словах твоих и есть доля правды, - сказал молодой овчар. - Летними ночами, когда небо чистое и его свод высоко-высоко вздымается над островом, и я порой думал: а остров-то не прочь подняться над морем и улететь далеко-далеко… Но теперь, когда старику наконец удалось вызвать молодого на разговор, он не очень-то его слушал. - Хотелось бы знать, - сказал он еще тише, - почему здесь, на горе Альварет, человека грызет какая-то непонятная тоска? Тоска эта терзала меня всю жизнь, и сдается мне, она закрадывается в душу всякого, кому доведется сюда ступить. Хотел бы я знать, понял ли кто, кроме меня: это оттого, что наш остров - бабочка, которая тоскует по своим крыльям. |
Не слишком хорошо помню советский пересказ, но, думается, в «Большом путешествии Нильса» куда отчетливей звучит экологический мотив. Не только любовь к животному миру, но и ответственность за сохранение природы.
|