Объявлен лауреат литературной премии «Новые Горизонты», премия за оригинальную фантастику...

Лауреатом премии, которая присуждается за художественное произведение фантастического жанра, оригинальное по тематике, образам и стилю, стал Олег Радзинский* за роман «Агафонкин и Время».



Номинатор романа Владимир Ларионов рассказывает о книге:
«Автор исподволь, полислойной художественной многоходовкой обосновывает главную мысль книги: все эти магические артефакты, судьбовертящие юлы, чудесные Кареты, крутящиеся волшебные бурулганы – бессмысленны и бесполезны сами по себе. Мало проку и от бога, забывшего, зачем он начал свой долгосрочный проект, от бога, который никому ничего не должен. Должен – человек! Нужен – человек!».

В состав жюри Премии, определившее победителя, в этом году вошли:
• Андрей Василевский, главный редактор журнала «Новый мир», Председатель жюри;
• Лев Данилкин, литературный критик;
• Лев Лобарёв, главный редактор журнала «Мир фантастики»;
• Константин Мильчин, литературный критик, журналист;
• Михаил Назаренко, литературовед, литературный критик;
• Артём Рондарев, музыкальный и литературный критик, журналист.

Член жюри Константин Мильчин так отзывается о романе:
«Затягивающий, отлично придуманный и хорошо написанный роман о человеке в истории, да еще и с элементами научной фантастики. Жюри литературных премий оперируют разными критериями, когда выбирают победителей или финалистов. Меж тем есть один чрезвычайно важный показатель качества книги, о котором часто забывают. Он звучит так: вы могли бы порекомендовать это книгу в ответ на вопрос «Что почитать хорошего?» «Агафонкина» как раз можно и нужно советовать».

В этом году на премию претендовало девять произведений. Среди них также –
«монография» Павла Амнуэля «Вселенные: ступени бесконечностей»,
волшебный детектив Дмитрия Колодана «Жестяная собака майора Хоппа»,
повесть Василия Щепетнёва «В ожидании Красной Армии»,
роман Михаила Успенского «Алхимистика Кости Жихарева»,
повесть Владимира Покровского «Чёртова дочка»,
сказочная повесть Светланы Лавровой «Куда скачет петушиная лошадь»,
а также мистический триллер Константина Образцова «Красные цепи»
и сатирическая повесть Дениса Дробышева «СРО».

Впервые в истории премии совместно с читательским сервисом ReadRate и порталом «Лаборатория Фантастики» было проведено читательское голосование.
Выбор читателей также пал на роман «Агафонкин и Время».

* Олег Радзинский - сын историка и драматурга Эдварда Радзинского

 

Дмитрий Быков: "Несомненно, это книга выдающаяся и увлекательная настолько, что сравнить ее сегодня не с чем — автор не просто продолжает линию поздних Стругацких, но может рассматриваться как их прямой наследник. Однако если учесть, сколь многих читателей эта книга может попросту свести с ума — и сколько народу попытается повторить авторские эксперименты с путешествиями во времени, описанными с пугающей убедительностью, — я бы на вашем месте трижды подумал, прежде чем издавать это чрезвычайно опасное сочинение".






Парочка рецензий с фантлаба:

"Кто он таков, этот Олег Радзинский, откуда взялся?

Кто это его надоумил сочинить роман на такую странную тему?

Страницы биографии автора, которые можно выудить из сети, впечатляют. Например, пишут, что он отхватил полмиллиарда долларов, заработав на российском Рамблере: купил компанию в 2002-м году, а через несколько лет продал Потанину. Какой была жизнь Радзинского до этого, чей он сын, где учился (филфак МГУ, Колумбийский университет), чем болел, за что сидел (Лефортовская тюрьма, потом – лагерь строгого режима для рецидивистов в Томской области), сами нагуглите, если захотите. Наверное, только миллионер и свободный человек мог написать такую могучую и сложную книгу. Такую мультисобытийную, такую многоперсонажную, такую полиумную… Только долларовый миллионер мог позволить себе подробно (в специальном путешествии) ознакомиться с местами действия книги, внимательно изучить натуру романа и работать над ним в своё удовольствие, спокойно, не торопясь, сколь угодно долго. Да хоть четыре года подряд… Ведь хлеб насущный не переводится в его хлебнице. В Ницце. Ну да ладно. Это я от зависти. Но не к богатству автора. Писатель-миллионер на моё читательское счастье оказался талантливым. Из редкой когорты тех, кто заработал, чтобы писать, а не написал, чтобы заработать. Роман необычен, туго сверчен, сложно закручен. И даже придраться не к чему. Правда, одну нестыковку я всё-таки обнаружил… Там, где речь идёт о Колонийской протоке. Вокруг этой протоки с лепрозорием (Заимкой Прокажённых) на берегу происходят очень важные события. Сначала я думал, что так и надо, потому как у Радзинского всё – неспроста, но нет, тривиальный писательский недосмотр оказался. Протока эта в начале романа течёт из реки Вилюй (с. 176) в озеро, а ближе к завершению книги – почему-то уже в Вилюй из озера впадает (сс. 430, 465).

К чтению объёмистого тома, в котором одних только первых глав – восемь штук (!), я приступил с настороженностью. Смущало обилие действующих лиц, запутывала нелинейность повествования, казались ненужными мелкие подробности. Но уже на первой трети книги опасения исчезли. Автор покорил меня безукоризненным владением словом, хладнокровным «остранением» и аккуратной издевкой в одних местах, эмоциональным напором и грустным юмором – в других, откровенным стёбом – в третьих. Персонажи и подробности филигранно увязывались между собой, оказывались абсолютно необходимыми для создания цельной литературной конструкции. Иногда приходилось, листая страницы в обратном направлении, вспоминать, в каком контексте уже мелькал какой-то нюанс, где уже всплывала вот эта незначительная деталь. Потому как эта деталь (например, обычный детский волчок, маленькая юла) могла неожиданно оказаться вещью основополагающей, центром вращения всего сюжета.

Кстати, о сюжете. Курьер Агафонкин (напомню, имя Агафон восходит к др.-греч. Ἀγάθων – «добро, благо») осуществляет таинственные Выемки-Доставки неких писем и разных, с виду бесполезных, предметов, перемещаясь в пространстве-времени «по Минковскому», то есть, вдоль мировой Линии Событий, связывающей всё когда-либо произошедшее, происходящее или будущее происходить. «Будущее происходить»! Каково? Именно так сказано в романе и, опять же, неспроста. Способ, которым пользуется Агафонкин для своих темпоральных прыжков, автор объясняет достаточно внятно. Но, всё-таки, для чего Радзинский гоняет своего героя, и читателей вместе с ним, по эпохам, переплетая временнЫе слои реальности и магические кунсштюки, описывая будни странных обитателей московской квартиры в 3-м Неопалимовском переулке и якутскую колонию прокажённых, любовные томления актрисы Кати Никольской в середине пятидесятых и кровавые экзерсисы демонов Гога и Магога в современной столице, Монголию XII века с Чингисханом, планирующим жизнь по книге Василия Яна, и киевский Парк Пушкина? Не только же для того, чтобы поиграть с аллюзивными отсылками к Михаилу Булгакову и вступить в малопродуктивную полемику с Виктором Пелевиным? Последний с постоянством, достойным лучшего применения, талдычит в своих романах, что нашей вины во всём происходящем вокруг нет, «поменять ничего нельзя, а нужно просто откинуться назад, устроиться поудобнее и обозревать», что «человек не может формировать мир своей волей, всем управляют силы несравнимо более могущественные, чем он сам или то, что он может осознать». Я сейчас коротко процитировал слова не гуру Пелевина, а самого Олега Радзинского из его предыдущей книги «Иванова свобода» (2010). Но способны ли что-то поменять люди-персонажи Радзинского из романа «Агафонкин и время»? Да, они пытаются развернуть ход истории по своему усмотрению, но привлекают-используют для этого опять-таки артефакты магические, метафизические, к тому же не все в романе – человеки. Не совсем человек, к моему большому сожалению, и курьер Агафонкин, а ведь именно он, жертвуя собой, размыкает мерцающее кольцо повторяющихся судеб. Значит, на людей особой надежды нет... Нет у Радзинского особой надежды и на Бога. Мне симпатична его идея бога-соседа, бога-дворника, бога-неприметного человека рядом с нами, бога всё понимающего, но меня страшит равнодушие этого бога. Бог напрочь забыл, для чего он создал мир, и что с ним делать дальше… И это меня тоже пугает. Тем не менее, как ни странно, книга Радзинского чудесным образом наполнила меня оптимизмом – я окончательно убедился, что все эти магические артефакты (судьбовертящие юлы, чудесные Кареты, крутящиеся волшебные бурулганы в протоках) бессмысленны и бесполезны сами по себе. Мало проку и от бога, запамятовавшего, для чего он начал свой долгосрочный проект, бога без цели, бога, который начисто лишён воображения и никому ничего не должен. Должен – человек! Человек не может обойтись без любви, взлётов и падений, мучений и поисков истины. Только человек может совершить чудо. Да вот хотя бы – такую книгу написать.

Но юлу найти надо..."
оценка: 10
© Lartis

***

"Не хотелось бы повторяться. Да, это сильный автор. А вот с бесконечными славословиями в адрес книги я бы поспорил. Книга состоит из довольно значительного количества удачно, сильно и умно написанных зарисовок, в которых явно и талантливо задействован личный опыт автора. Это сильная сторона. Но есть и другая.

По жанру, стилю и мироощущению это — всё-таки — капустник.

Особой трагедии в этом нет. Советская культура (а автор явно наследует именно советской культуре) породила много талантливых капустников, возвела их в ранг уважаемой отрасли искусства и дала жизнь множеству мастеров, которые — в силу ли цензурных ограничений, или порожденных плановым хозяйством ограничений экономических, или просто в силу конечности своих собственно эстетических возможностей — ничем особенным после одного-двух юношеских успехов в собственно искусстве не прославились, зато на всю жизнь стали гранд-мастерами и сэнсэями капустника.

Так что всё бы ничего. Но из всех видов капустника автор выбирает самый дурнопахнущий — политкапустник. Да, величие поставленной задачи впечатляет: написать «Войну и мир» средствами «Владимира Владимировича ™» и «Перзидента Роисси». Но, как ни крути, очень трудно сложить слово «ВЕЧНОСТЬ», когда у тебя есть только буквы «О», «А», «П» и «Ж».

Видимо, у автора есть собственный джихад, и лежит он в области полемики с Михаилом Афанасьевичем Булгаковым и Владимиром Викторовичем Орловым, вот только все полемические стрелы прилетают почему-то аккурат в афедрон Виктору Олеговичу Пелевину. Но Виктор Олегович Пелевин — это, как известно, «не дверь на дереве, в которую как войдешь, так и выйдешь». С присущей ему мстительностью литературно-художественный аппарат Виктора Олеговича, будучи последовательно подвергнут воздействиям таковых же аппаратов Михаила Афанасьевича и Владимира Викторовича, почему-то (да почему бы это, спрашивается?) упорно порождает в качестве идейно-эстетического наполнения домодельный полубуддизм из очень внутренней Монголии, для верности слегка подзамешанный на учении Дона Хуана в плохом переводе начала 90-х, неубедительно замаскированном под книгу «писателя про ханов» В.Яна и твёрдой правой рукою приправленный эротическими трактатами из позднесоветского самиздата с их характерным интересом к несовершеннолетним девочкам. А поскольку, я напоминаю, мы находимся внутри капустника, то из сложнозамешанного взаимодействия Виктора Олеговича, Михаила Афанасьевича и Владимира Викторовича, из бурления которого то и дело прилетает ещё и двум Натановичам, из раза в раз, из главы в главу все получается и получается Владимир Владимирович ™, хоть плачь.

В общем, всё это было смешно, когда бы не было так обидно. Замах был не просто на рубль — замах был на толстую пачку царских катеринок. А получился капустник, анекдот, толстый намёк на фигу в кармане. И очень жаль, потому что автор обладает мощными средствами для реализации куда более сложных целей."
Оценка: 6
© Brachicephallus

Олег Радзинский: "Бессмертие реально"



10 ноября 2014

Интервью с Олегом Радзинским, автором романа "Агафонкин и Время"


Как у вас возникла идея романа о путешествиях во времени?

Стихийно. Я хотел написать текст о бессмертии и думал, какой тип бессмертия я сам предпочел бы. Выяснилось, что я бы хотел проживать жизнь от 17 до 47, а потом снова и снова, но при этом сохраняя память о ранее прожитом и весь накопленный опыт. Со временем эта идея трансформировалась в роман о человеке, живущим разные жизни в разных пространствах-временах, но остающимся собой.

Расскажите о названии романа: были ли черновые варианты названия или оно появилось сразу?

Сразу.

Значительное место в вашем романе уделено истории. При том, что главному герою известно, что историю изменить невозможно. Это напоминает чем-то слова Салтыкова-Щедрина о России. Вы согласны в этом со своим героем и своим предшественником — действительно ли в России ничего изменить нельзя?

Мне безусловно лестно иметь предшественником Михаила Евграфовича, но, боюсь, не заслужил. Оттого и не буду претендовать на звание наследника. Относительно того, можно ли изменить историю, то, как выясняется в романе, очень даже можно. За всё, правда, есть цена. Можно всё изменить и в России.

Одна из самых пронзительных линий в романе — линия мальчика Олоницына, жившего в лепрозории в поселке Хордогой в Якутии. Почему такой необычный и не самый распространенный в литературе топос и насколько эта линия в частности и роман в общем автобиографичен?

Отчего нет? Мне нужен был “монгольский” след, и я придумал Олоницына и его историю. Касательно биографичности, то хоть я и родился не в военном гарнизоне Чойр 2 в Монголии, а в роддоме им. Грауэрмана в Москве, в остальном роман абсолютно автобиографичен. Если, конечно, Вы готовы согласиться, что я 30-летний красавец Агафонкин, путешествующий во времени.

Для многих прочитавших ваш роман очевидна параллель с "Мастером и Маргаритой" — в частности, линия Гога и Магога, напоминающих Воланда и его приспешников. Насколько намеренно была проведена подобная параллель? Или ее нет и сходство между вашим и булгаковским романами — на совести читателя?

Конечно, параллель намеренная, и весь текст пронизан аллюзиями к булгаковскому роману. Я даже думал одно время отказаться от названия “АГАФОНКИН И ВРЕМЯ” и назвать текст совсем нагло: “КУРЬЕР И КАТЕРИНА”. Совесть и природная скромность, однако, не позволили этого сделать. Отвлекаясь от булгаковских референций, очевидных для читателя, имеется и другая параллель: девальвация литературных персонажей как следствие девальвации современной жизни: у Булгакова главный герой – Мастер, а мой Агафонкин всего лишь Курьер. Булгаковская “нечистая” сила вслед за своим предшественником в гётевском “Фаусте” вечно хочет зла и вечно совершает благо, оттого что это давало миру надежду, а мои демоны Гог и Магог хотят зла и творят зло. Потому что время – другое. Время, когда миру не нужна надежда. Мир просто не знает на что надеяться.

Ваш герой, постоянно путешествуя во времени, имеет возможность время от времени сбегать в своего рода убежище — деревню Удолье, в 1861 год, сразу после отмены крепостного права. С чем связан такой выбор идиллического места для отдыха? И — шире — есть ли в российской истории, на ваш взгляд, такое место-время, которое могло бы стать своего рода убежищем?

Удольное, а не Удолье, и не деревня, а поместье. Деревня же, в которой оно расположено, зовется в романе Малая Алешня. Относительно идилличности, так надо же герою где-то отдыхать от путешествий по разным местам-временам. Вот он и отдыхает. Что касается Вашего последнего вопроса, ответить на него можно, лишь поняв, от чего мы с Вами бежим. Когда поймем, тогда и ответим.

Если бы у вас была возможность, какой период истории вы бы выбрали для себя?

Я не стал бы выбирать один период, а предпочел бы жить как Агафонкин: нынче здесь, завтра там. Впрочем, нужно помнить, что в агафонкинском мире нет ни нынче, ни завтра.

Ваши герои по большей части так или иначе являются мигрантами: Илья Кессаль из "Суринама", Олоницын, главный герой нового романа Агафонкин. Подобный выбор героев — чем он обусловлен? Оптикой, возможностью через героя рассказать историю? Или это взгляд на современное состояние общества вообще?

Это взгляд на себя и из себя: я – мигрант. Родился в СССР, жил в Америке, а теперь кочую между Францией и Шотландией. Безродный космополит. Что, впрочем, позволяет иметь отстраненный взгляд на мир.

В обоих ваших романах — и в "Суринаме", и в "Агафонкине" — много чертовщины: сны, перерождения, параллельные реальности. Вопрос: вы сами верите в это?

Я не согласен с термином “чертовщина”, поскольку он несет негативную коннотацию. Что касается веры в кажущееся нам необъяснимым, так это просто мы не готовы. Если Вы покажете телевизор жителю, скажем, XVIII века, то он объявит это колдовством и чертовщиной. И, кстати, относительно телевизора не ошибется.

Ключевой вопрос, который, как кажется, является двигателем романа — вопрос жизни и смерти: бессмертие реально?

Бессмертие реально. Смерть – лишь одно из событий на линии событий. Не последнее и не первое. Просто одно из.

Как известно, вы живете во Франции. Но пишете по-русски. Не возникает ли сложности, не накладывает ли жизнь за границей отпечаток на язык, языковую пластику? Чувствуете ли вы себя в России своим?

Я живу во Франции и Шотландии. До этого жил в Америке. Вынужденное трехязычие, и, особенно, англоязычие, безусловно, влияет на языковую пластику, но больше когда я говорю, чем когда пишу. Потому что когда пишу, у меня есть время обдумать фразу. В России я не чувствую себя своим, да и странно было бы мне своим себя чувствовать: я пропустил самые важные годы жизни здесь, конец 80-х и 90-е, когда, собственно, сформировалась новая страна и новое общество.

Мы не могли не задать это вопрос — про ВВП. Почему он? И, раз уж вы сами в своем романе затронули эту тему, каковы будущие перспективы России, учитывая складывающуюся политическую обстановку?

Путин, на мой взгляд, самый интересный и самый талантливый мировой политик. Это не значит, что я являюсь его поклонником или сторонником: это означает, что он – наиболее яркая фигура на современном политическом поле. Он не всегда был таким: он сделал себя таким. Поскольку роман исследует вопрос, можно ли изменить презаданность, предназначение и связанную с этим цену, то мне казалось уместным использовать персонаж Путина в качестве человека, изменившего и свою судьбу, и судьбу страны. Что касается вопроса о «будущих перспективах», то хочу заметить, что перспективы всегда будущие. И, потом, перспективы на что?

Олег Эдвардович, у вас самого были когда-нибудь был опыт, после которого вы могли бы с уверенностью сказать, что побывали в своих или чужих прошлых воспоминаниях, или видели будущее? В вашей книге так убедительно рассказана концепция перемещения во времени, что хочется узнать — может, у вас даже было что-то похожее?

Такой опыт был не только у меня: он был у каждого из нас, просто мы это не помним. Мы постоянно живем в своих разных жизнях, но Вам здешне-сейчасному не известно о Ваших других проживаниях. Как если бы они были отделены от Вас ширмой. А за ширмой – тоже Вы. Мириады Вас. Я, признаться, предпочел бы, чтобы Вы называли меня просто Олег.

Если вернуться к роману - Агафонкин сам решил сойти с тропы и разучиться перемещаться во времени, или это воля Рока, Случая? Или может он был влюблён ещё в ту эпоху, и не знал, как научиться жить как нормальный человек?

Мне хотелось бы, чтобы на этот вопрос, главный вопрос романа, каждый читатель бы ответил для себя сам. Оттого я отмолчусь, чтобы не повлиять ни на чье мнение

Образам Митька и Матвея Никаноровича посвящена первая часть книги, а потом они становятся "закадровыми персонажами". Почему вы решили не раскрывать их до конца?

Логика развития текста. Я вообще мало что решаю.

Вы любите Фолкнера?

Очень. Особенно “Шум и ярость”.

Что касается Евразийности - вы сами как относитесь к этой идее?

Россия – Евразийская держава. Это географическая данность. А география определяет историю. Проблема России в том, что ее административный центр всегда находился в европейской части и тянул страну на запад, в Европу, пытаясь оторваться от азиатской половины. Отказываясь от своей евразийности, обедняя себя. Вот и остались ни там, ни здесь. Зато здесь и сейчас.

Я прям заинтригован. Читать не буду конечно,а вот послушал бы